Наше правосудие вернулось к «сословному суду»

Для простых людей свои законы и приговоры, для тех, кто во власти, — другие

В Иркутске на днях вступило в законную силу решение суда по нашумевшему делу о ДТП, совершенном Анной Шавенковой. Судебная коллегия по уголовным делам областного суда оставила без изменений приговор, который установила первая инстанция, — 2 года 6 месяцев в колонии-поселении с отсрочкой на 13 лет. Это означает, что подсудимая, сбившая насмерть одного человека, а другого сделавшая инвалидом, может вообще не понести наказания.

Кадры этой жуткой аварии, произошедшей 2 декабря 2009 года, попали сначала в Интернет, а в последствие обошли все телеэкраны страны. На них беспристрастная видеокамера, зафиксировала, как белая «Тойота Королла» съезжает с проезжей части на тротуар и на полном ходу таранит идущих по нему девушек — сестер Елену и Юлию Пятковых (Лена погибла от страшного удара, а Юлия получила тяжелые травмы).

Управлявшая иномаркой женщина даже не попыталась оказать помощь пострадавшим: выйдя из машины, она первым делом бросилась осматривать повреждения автомобиля, а потом достала телефон и принялась кому-то звонить.

Впрочем, такое поведение хозяйки «Тойоты»-убийцы, позже получило свое логическое объяснение: ею оказалось 28-летняя Анна Шавенкова, мать которой, Людмила Шавенкова, на тот момент возглавляла региональную Избирательную комиссию (позже ей пришлось оставить эту должность).

Анну даже не собирались привлекать к ответственности: в деле о ДТП она поначалу фигурировала в качестве свидетеля. И только шум, поднятый блогерами и журналистами, привел в итоге девушку на скамью подсудимых.

Первое решение Кировский районный суд вынес летом 2010 года, и оно оказался на редкость мягким: Шавенковой назначили 3 года в колонии-поселении с отсрочкой приговора до 2024 года (пока шел процесс, она стала матерью, и суд решил не лишать ее свободы до достижения ребенком 14-летнего возраста). Адвокат потерпевших Виктор Григорьев добился отмены слишком гуманного приговора. Однако на повторных слушаниях судья Ирина Попова еще сократила срок подсудимой до 2 лет и 6 месяцев, оставив прежними условия отсрочки.

По всей видимости, Шавенкова, не отсидит ни дня, поскольку часть 4 статьи 82 УК РФ позволяет ей по истечении 2,6 года получить освобождение от наказания.

Понятно, что подобный исход не устроил потерпевших. «Чувства справедливости мы не ощутили, хотя закон должен быть суровым по отношению к преступникам. А для нас она преступница», — сказала о судебном решении Юлия Пяткова. Несправедливым назвал приговор ее отец Александр Пятков: «Я потерял дочь. Вторую покалечили. Как мне реагировать на эти приговоры?».

Обращает на себя внимание вот какой момент: применять или нет отсрочку наказания, в каждом конкретном случае решает судья. Однако критерии, по которым он (или она) может воспользоваться этим правом или решит вдруг отказать, не совсем понятны. В результате предусмотренное законом милосердие становится избирательным: одни могут рассчитывать на гуманность, другие — нет.

Хотелось бы верить, что в случае с Анной учитывался только ее материнский статус — без оглядки на то, что она дочь влиятельной мамы. Но почему-то не получается. В особенности, если вспомнить историю Светланы Бахминой, которая никого не убила, но провела за решеткой четыре с половиной года, родив в заключении ребенка.

Напомним: в апреле 2006 года Симоновский суд Москвы приговорил бывшего юриста ЮКОСа к 7 годам лишения свобода по обвинению в экономическом преступлении. Тот факт, что Светлана была матерью двух малолетних детей (ее младшему сынишке только исполнилось 5 лет), учитывать не стали: адвокаты Бахминой попросили отложить наказание на 9 лет, но им отказали. Осужденную этапировали в одну из мордовских колоний, где она находилась до 27 апреля 2009 года. Попытки добиться условно-досрочного освобождения дважды заканчивались неудачей, несмотря на то, что в тюрьме Светлана стала матерью в третий раз.

Еще один пример — дело Юлии Кругловой, многодетной матери из Тольятти, которая также была арестована за экономическое преступление (еще вопрос: совершала ли она его?). Когда судья Центрального районного суда Тольятти Ирина Хархан вынесла приговор — три года лишения свободы в колонии общего режима — подсудимая была беременна пятым ребенком. Однако о возможной отсрочке приговора служитель Фемиды почему-то не вспомнила, а 4-е ходатайства об изменении меры пресечения проигнорировала.

Здесь нужно еще понимать, что Круглова — не маргинальный элемент, а любящая и нежная мать. Не обладает она и отличительными чертами махровой аферистки, просто ушлые начальники сделали ее крайней, обвинив в хищении крупной суммы. Юлия могла реально сесть на три года, но в СМИ и в Интернете развернулась масштабная компания за смягчение приговора многодетной матери, благодаря чему удалось добиться, чтобы исполнение наказания отложили на 12 лет.

Подобных историй, демонстрирующих избирательность применения законов в нашей стране, к сожалению, слишком много. И касаются они не только практики применения отсрочки наказания.

Статья 19-я Конституции РФ, которая провозглашает равенство всех граждан страны перед законом и судом, принимается во внимание не всегда. По сути, этот принцип должен гарантировать сторонам в судебном процессе справедливое и беспристрастное рассмотрение дела, вынесение объективного приговора или решения. Но в реальности наши суды часто действуют по принципу: «Что положено Юпитеру, не положено Быку» («Quod licet lovi not licet bovi» — известное латинское крылатое выражение о правах патрициев, и бесправии плебеев в Древнем Риме).

И у нас закон сейчас вроде бы один для всех, да только кому-то дозволено нарушать его без последствий, а к кому-то он применяется с пристрастием.

То, что сотрудники силовых структур у нас практически недосягаемы для Фемиды давно уже стало притчей во языцех. Бывают, конечно, случаи, когда и их сажают. Но это, как правило, происходит только тогда, когда преступление действительно оказалось резонансным — как в случае с майором Евсюковым — или, когда система сама требует показательных разоблачений «оборотней в погонах».

Большинство же уголовных дел разваливаются еще на этапе следствия, говорят эксперты.

Но и судебная система относится к подсудимым в погонах достаточно снисходительно: наказание им назначается либо условное, либо ниже нижнего предела. Бывает, они остаются на свободе даже после совершения тяжких и особо тяжких преступлений.

Как, например, бывший следователь подмосковного следственного комитета при прокуратуре Александр Маз, который в январе 2009 в пьяном виде насмерть сбил на пешеходном переходе в районе Мичуринского проспекта 53-летнюю москвичку Софью Федорову и пытался скрыться. Глава СКП Александр Бастрыкин заявил тогда, что расследование произошедшего будет «проведено с особой тщательностью», и, возможно, он даже сдержал слово. Только вот наказание виновному в смерти человека суд назначил просто сверхмягкое — два года условно. По закону, такое преступление карается семью годами лишения свобода, но Маз выплатил родственникам погибшей миллион рублей и те якобы на тюрьме не настаивали.

Гастарбайтер из Таджикистана Давлатшо Элбегиев, протаранивший на «МАЗе» в октябре прошлого года автомобиль главкома ВДВ Владимира Шаманова, отправится в колонию на 6 лет. В аварии тогда погиб водитель генерала прапорщик Змеев, а сам Шаманов и еще два высокопоставленных офицера получили травмы.

Получается: в отношении гражданина другой страны закон был исполнен на 100 %, а для нашего лихача с корочкой в законодательстве нашлась «лазейка».

Директор правозащитного фонда «Общественный вердикт» Наталья Таубина приводит такую статистику: половина уголовных дел против милиционеров завершается условными сроками.

Так, всего лишь 1 год и 6 месяцев лишения свободы условно получил по приговору суда лейтенант Филиппов за убийство 47-летнего читинского автомобилиста Виктора Коктышева. Отец троих детей не остановился по требованию Филиппова: жезла в руке милиционера не было, поэтому водитель просто не понял его жеста и проехал мимо. Тогда сотрудник милиции открыл по «нарушителю» прицельный огонь из служебного автомата. Пуля, пробив заднее стекло, попала в шею Коктышеву, смертельно ранив его.

Только усилиями правозащитников условный приговор в этом случае все-таки стал реальным.

В Омске в понедельник, 16 мая, суд признал виновным в избиении трех человек уполномоченного районного ОВД Турсунбека Асанова. Приговор — 3,5 года лишения свободы условно. Условные же сроки — четыре и три года соответственно — получили читинские милиционеры Бянкин и Шадрин, выбивавшие показания из подследственных. В Кунгуре (Пермский край) сотруднику отдела вневедомственной охраны Андрею Беляеву дали шесть лет условно за мошенничество в особо крупном размере — милиционер обманом присвоил квартиру пенсионерки.

Еще одна категория фигурантов уголовных дел, к которым суд бывает безмерно гуманен — разных мастей чиновники. Чаще всего они попадают на скамью подсудимых за должностные преступления с коррупционной составляющей — взятки, хищения, растраты, злоупотребления служебными полномочиями.

Ущерб от деятельности таких «государственников» бывает исчисляется миллионами, а то и миллиардами рублей. А наказание они получают как за незначительную шалость, или вовсе отделываются «общественным порицанием».

Петербургский городской суд в марте этого года оказался очень гуманным к первому заместителю директора ГУ «Дирекция по организации дорожного движения Санкт-Петербурга» Александру Лашу, который вместе со своим подельником-бизнесменом похитил из бюджета города 8 млн. рублей. Чиновник получил 7,5 лет условно, возместив добровольно 4 млн. рублей. Его подельник вернул 1,5 млн. рублей. А значит, рвачество должностного лица обойдется налогоплательщикам в 2,5 млн. рублей.

Ранее, в январе 2011 года, условные сроки за многомиллионное мошенничество с земельными участками получили томские чиновники. Глава Тимирязевского территориального управления Геннадий Неверов и трое его подчиненных провернули аферу, ущерб от которой превысил 13 млн. рублей. Суд назначил фигурантам дела шестилетние условные сроки и штрафы — от 200 до 800 тысяч рублей. Самый крупный заплатит Неверов. Но общая сумма финансового возмещения — 1 млн. 800 тысяч рублей — все равно несопоставима с оценкой вреда, который нечистые на руку чиновники нанесли государству.

Но те же чиновники, если им нужно, легко могут засудить любого, используя административный ресурс: отобрать успешный бизнес, понравившееся здание или собственность. И доказать свою правоту в таком споре практически невозможно.

Недавно Судебный департамент при Верховном суде РФ впервые с начала реализации Федеральной целевой программы «Развитие судебной системы России», в которой в качестве индикаторов успешности имеются показатели доверия граждан к судам, огласил результаты опроса общественного мнения на этот счет.

Показатели репутации российских судов оказались провальными: по сравнению с предыдущими годами количество жителей страны, которые не могут положиться на суд, увеличилось.

Проведенное «Левада-центром» исследование показало: безоговорочно доверяют судам лишь 8 % россиян, еще 45 % скорее доверяют, чем нет. У 43 % опрошенных суды не вызывают никакого доверия, а еще 5 % респондентов затруднились с ответом.

Пять лет назад судам доверяли 19 % россиян, а не доверяли — 33 %.

Любопытно, что по расчетам авторов ФЦП, сейчас, к началу 2011 года, доверять правосудию должны 43 % населения, а доля тех, кто не верит судам, прогнозировалась на уровне 6 %.

Полученные социологами данные заставляют усомниться в том, что федеральная программа, срок реализации которой истекает в 2012 году, смогла существенно улучшить имидж судебной системы в глазах населения. Притом, что на развитие этой системы из бюджета страны было выделено более 59 млрд. рублей.

Вопреки указаниям президента Дмитрия Медведева «добиться независимости суда на деле» от исполнительной и законодательной ветвей власти так называемое «телефонное право», как способ давления на судей, до сих пор продолжает существовать. Это подтверждают и результаты недавнего исследования, проведенного профессором Лондонского Университета Аленой Леденевой, Центром ЕС-Россия и Левада-центром. Лишь 4 % россиян, как выяснили эксперты, уверены, что судебные решения у нас не принимаются по «указанию сверху».

Основную причину существования в России «телефонного права» 26% опрошенных видят в том, что чиновники пренебрегают существующими законами: им «закон не писан», они — «над законом».

23% считают, что российская судебная система за последние семь лет использовалась «в показательных процессах» с целью продемонстрировать обществу отношение власти к тем или иным действиям и явлениям. 19% соглашаются, что судебная система используется в политических целях, чтобы избавиться от политических соперников. Такой же процент говорит об использовании судебной власти в конкурентной борьбе с целью захватить бизнес конкурента или испортить его репутацию.

«Эксперты в области юриспруденции отмечают, что внешнее давление на судей — это только часть проблемы,- говорит Алена Леденева. — Существуют еще формы внутрисудебного давления, о которых говорят только те из судей, кто по той или иной причине выпадает из системы».

Результаты опроса демонстрируют информированность россиян о наличии в судебном корпусе «круговой поруки» (30%), страха увольнения и других санкций (35%). 15% говорит о зависимости судей от вышестоящих судебных инстанций, 12% — о сохранившихся специальных линиях связи между властями и судебными органами, и 12% — о материальной зависимости судей от местных и федеральных органов власти. Лишь 12% россиян ответили, что в их местности все или практически все судебные решения принимаются по закону, и только 18% считают, что лишь немногие судьи берут взятки или подвергаются давлению сверху.

Почему репутация судов в народе слишком низкая и возможны ли здесь перемены к лучшему в ближайшем будущем? Об этом в беседе с корреспондентом «Свободной прессы» рассуждает Федеральный судья в отставке, заслуженный юрист РФ Сергей Пашин:

— Дело в том, что ФЦП, которую правительство утвердило, — это программа не судебной реформы, а развития судебной системы. То есть решаются некоторые организационные и технические вопросы, делается заявка на решение некоторых содержательных вопросов, вроде исполнения судебных решений. Например, в этой программе говорилось: исполняется только каждое второе решение, а мы хотим довести до 80 %. Так и не довели…Вот. Соответственно, люди-то, что получили от всего этого? Некоторые дополнительные возможности, связанные, например, с возможностью подать заявление исковое в арбитражных судах в электронной форме. Однако отношение к людям никоим образом не изменилось, аппарат все также груб, судьи все также смотрят сквозь человека, видя в нем просто предмет для обработки. Ну, и справедливость правосудия, в общем, осталась на прежнем уровне, потому что оправдывают у нас меньше 1 %, а структура наказания примерно такая же, как в советское время: треть — лишения свободы, треть — условные лишения свободы и небольшая доля штрафов и исправительных работ. То есть, на самом деле, содержательные характеристики не изменились; суды, действительно, разжились новым имуществом, новыми зданиями, судьи стали получать хорошие деньги, но справедливости от этого просто не прибавляется.

«СП»: — А такое понятие как «телефонное право», как-то видоизменилось в новых условиях?

— Конечно, сейчас многое изменилось, потому что судебная власть перешла от райкомов и обкомов к администрации. «Телефонное право» реализуется ни как тупой приказ по звонку, как раньше себе мог позволить какой-нибудь инструктор обкома инструкторы. Сегодня председатель суда — это часть номенклатуры: он с этими начальниками вместе водку пьет, вместе на охоту ходит, их дети в одних престижных школах учатся, они встречаются в кремлевской больнице на процедурах. Поэтому председатель суда получает напутствие от начальства и стремится (а то и без напутствия) никоим образом против вертикали власти не ходить. Соответственно, он дирижирует судьями.

«СП»: — Получается, что статус и профессия проходящих по делу, во многом и определяют приговор?

— Да, и статус, и профессия, и воля лица из президентской администрации. И также если бизнес ваш кому-то понравится, кому-то, кто имеет выходы на власть, то уголовное преследование служит средством перераспределения имущества.

«СП»: — Может ли так случиться, что в итоге мы просто придет к практике сословных судов, которые были еще в дореволюционной России? Для простых людей будут свои законы и приговоры, для тех, кто во власти, — другие?

— Да, собственно, нечто подобное мы уже наблюдаем. Но до сословных судов в смысле Екатерины II или до судов с сословными представителями в смысле Александра II мы, конечно, не докатимся. Потому что мы должны сохранять лицо и выглядеть конкурентоспособно на европейском уровне, то есть, мы должны выглядеть европейцами, а не азиатами. Поэтому темные дела будут совершаться под вполне светлой оболочкой.

«СП»: — То есть пока надежд на то, что главный принцип Конституции — все граждане равны перед законом и судом, вряд ли будет соблюдаться?

— Формально равны все, но некоторые равнее, как показывает жизнь. Есть исследования, которые, кстати, говорят о том, что разные части Конституции соблюдаются с разной интенсивностью. Вот в плане состязательности и справедливости правосудия — это такой вопрос, трудно решаемый. Поэтому, на что можно надеяться? Вот сейчас Совет судей готовит кодекс профессиональной этики. Новый, четвертый по счету. Но то, что там записано, во-первых, не очень хорошо сделано, чисто с точки зрения техники, а во-вторых, реальная практика нашего судейского сообщества совсем другая: за милосердие судья может потерять свою должность. То есть за человеческие отношения, и вот пример тому — судья Меликов, которого выгнали из судей с формулировкой «странная мягкость отдельных решений» (хотя по закону, это не их дело проверять мягкие они или не мягкие), и еще «настойчивость в разъяснении права на примирение».

«СП»: — Странно, президент наш, наоборот, за гуманизацию все время выступает…

— Для того чтобы сделать то, о чем он говорит, надо проводить судебную реформу, возродить ее. Она была пресечена в 1996 году, а потом трансформировалась именно в развитие судебной системы: то есть новые деньги, новые пуговицы на мундирах, новые зарплаты. С этого, кстати, начинал и Александр II-освободитель: он тоже 850 тысяч золотых рублей бросил на судебную систему, она эти деньги съела, но все осталось по-прежнему. Вот тогда он понял: нужны структурные реформы.

«СП»: — У нас этого пока не поняли?

— Нет, все, думаю, это понимают. Но тогда возникнет судебная власть. Тогда нельзя будет командовать, собственность нельзя будет делить, наказывать неугодных. А это крайне невыгодно власти, особенно в преддверии выборов.

В свою очередь руководитель Института развития свободы информации, юрист Иван Павлов считает, что творящиеся в нашей судебной системе беззакония, во многом определяются ее закрытостью:

— Суд, к сожалению, не делает то, чего от него ждут, не то, что у него просто отсутствует независимость. Просто суд перестал быть современным, соответствующим вызовам времени. Я специалист в области прозрачности органов власти, и считаю, что прозрачность — это тот инструмент, который позволяет власти быть эффективным. А для суда — это еще и средство достижения той самой независимости, о которой они говорят. Сегодня же наш суд нельзя назвать независимый только потому, что он не открытый.

Мы сейчас проводим исследование: смотрим, насколько суды на своих сайтах полно и информативно рассказывают о своей деятельности. И через месяц мы опубликуем рейтинг информационной открытости судов.

Пока, надо признать, все еще существует проблема доступа к судебным решениям. Есть закон 262 об обеспечении доступа к информации о деятельности судей, который предписывает им размещать определенную информацию на сайтах судов, в том числе размещать и судебные акты. Так вот, система сконструирована таким образом, что найти какой-то акт очень сложно. Она разобщена. Вместо того чтобы создавать какую-то единую базу по всем судам, там «кто в лес, кто по дрова»: у каждого сайта своя база этих решений. И проанализировать эту базу ученым, правоведам или гражданским активистам просто невозможно. Сегодня доступ к судебной информации слушком затруднен. Если суд станет более открытым, он с большей эффективностью будет достигать тех целей, которых от него ждут люди: открытый суд просто вынужден становиться социально ответственным, а значит справедливым. И, мне кажется, власти намеренно не делают его открытым, намеренно бездействуют, потому что знают, в закрытой системе легче какие-то неблаговидные дела вершить: в тиши кабинета, так сказать, никто не видит.

Источник