РА-сказы Павла Кожина

РаСказ о соседе

Жили-были люди в одном селении. Хозяйства у всех были большие да ладные – сады, огороды, коровы, лошади, мастерские всякие. Жили между собой дружно — все друг друга знали и уважали.

Вот, однажды решила уехать из села одна семья – Семён, Клавдия и дети их, а хозяйство продали выгодно. Приехал жить вместо них другой сосед – Яков. Мужик этот явно не с тех мест был, да и не русский похоже, хотя говорил сносно. Ну да что ж, какая разница, лишь бы человек был хороший.

А он по приезду сразу мужиков всех пивом угостил, своего производства и сигаретами, каких те до того не пробовали, бабам из модных платьев кой чего продал недорого, и детям сладостей новых давал. Разговоры вёл умные, да непонятные простым мужикам, за что и прослыл учёным шибко. Деньги у него водились, и в долг он их охотно раздавал под проценты. Одевался модно, да красиво, шутил смешно. Кабак открыл и лавку, а землёй и коровой не занимался, скупал продукты или обменивал.

В общем, стали соседи его своим считать в селе. Только дед Прохор – староста местный к нему с недоверием относился, да не брал у него ничего и другим не советовал. Ну да что с него взять, маразм у деда развивался, как за глаза поговаривать стали, услышав новое словечко у Якова. Не принимал он прогрессивных новшеств.

Шло время. Стало мужикам денег не хватать, заработанных от торговли с другими селениями, да с заработков мужиками привозимых. Стали бабы мужиков пилить, что дескать работают они мало. Вон Яков, хоть и не здешний, но как быстро освоился – денег всегда навалом, потому как умный он и работящий. Бабам платья модные возит и продаёт, свои сарафаны они шить перестали – не модно. Детям сладости продаёт, которые они просить стали всегда, на пироги и не смотрят. Мужиков к пиву с сигаретами пристрастил.

Выручал Яков мужиков – давал им кредиты на платья да на пиво. Мало — помалу все Якову должны стали, окромя Прохора, тот всё по-старинке жил, одёжу ему бабка шила, а пить и курить он так не научился. Ну да Яков мужик добрый – сразу долгов не требовал, проценты насчитывал по-тихоньку. Говорил- “Не волнуйтесь мужики, можете и потом рассчитаться”.

Принято было у мужиков собираться, да решать общие проблемы сообща. А староста обобщал мнения, так дела и решались. Да вот всё реже стали мужики встречаться, кто пьяный был, кто на заработках, а кто Прохору доверять перестал. И появилось в селении мнение, что не нужны вовсе такие собрания, проще, выбрать, кого то поумнее, платить ему немножко, да и пусть он вопросы за всех решает. Решили выбирать нового старосту, причем, стали бабы, да молодёжь неразумная, по наущению Якова, настаивать на том, что выбирать все могут, без зависимости от разумения. А не как раньше – что только мужики семейные. Выбрали, конечно же, Якова, он мужик умный, деловой, много хорошего всем наобещал. И ничего, что обычаи русские не признавал, и в дом свой никого не звал никогда. А то, что говорит иногда непонятно, так то и лучше, шибко умный староста значит будет. Были сторонники Прохора несколько, да старые все они – тёмные. Хотя и уважали их раньше – так то ж раньше было.

Шло время, всё лучше народ жил там, вещей новых много становилось у них, раньше и не ведали, что нужны они им, а теперь без них никак, друг перед другом ими похваляются.

Родственники Якова в селение понаехали, и такие полезные, да умные люди всё оказались.

Один- лекарь, аптекарь. Всякие мази, порошки выписывает, да продаёт, забывать стали селяне о травах и снадобьях древних, покупают у него всё от хворей, и такое нужное всё, что каждый день очереди у него. Болеть стали хоть и чаще, зато по науке. Особенно важными стали прививки, без них оказалось никак нельзя здоровыми быть.

Другой родственник учитель. Рассказывает народу о том, какая история у других народов, какие науки у них хитрые. Учит писать считать и говорить по-новому детишек и истории да традициям древнейшей нации своей Иеговой избранной. Некоторые дети, правда, к дедам да бабкам за знаниями и сказками тянулись, но над ними все селение посмеивалось – тёмные они, не хотят быть прогрессивными и продвинутыми.

Третий музыкант. Его, ещё до приезда родственники так нахваливали, что когда он появился, готовы были селяне любые деньги давать, чтоб тот на празднике у них пел и играл музыку заморскую. Плясать по-новому обучил. А русские старинные песни, пляски, хороводы и игры только в отсталых семьях остались и всячески высмеивались. Ведь нелепо же дедовы игрушки играть, когда весь просвещённый мир по-другому развлекается.

Вот только мужики дома появляться редко стали, да всё чаще пьяные или злые. То работали у новых соседей, отрабатывая долги, то ездили на заработки. Что сами делали и выращивали, продавали Якову. Зато у него покупали пиво, сигареты, безделушки всякие , правда, на всё денег не хватало, потому продавали землю, ценности, которые в последнее время обезценивались всё больше. На земле потом они работали, которая им уже не принадлежала. В домах жили, которые не их стали, по законам жили, о правильности которых их никто уже не спрашивал. Детей рожали и воспитывали, которые род свой и природу не ценили и не берегли, а тянулись к иностранщине. Друг с другом ругались и дрались из-за каждой малости, а договариваться разучились.

Зато никто не мог сказать про этих селян, что они к чужеземцам не толерантны и к новым веяниям невосприимчивы. И прогресс у них был налицо — дети Якова в дворцах жили — любо-дорого посмотреть. Вон и Прохор с единомышленниками куда-то в леса ушёл, надеясь найти место, куда племя Якова не доберётся.

Здравствуй Надежда, пишет тебе с фронта муж твой, Егор.

Пока мы стоим на переправе, решил я написать тебе об одном происшествии, случившемся у нас. Приснился вчера сон одному нашему бойцу — Григорию. Проснулся он весь в поту, руки у него тряслись, чего не бывало с ним до того. Кстати скажу, очень отчаянный и смелый этот парень, сам видел, как он в недавнем бою танк подорвал из окопа. А тут, белёхонек весь проснулся, в 5 утра растолкал меня, и давай про сон мне рассказывать.

Привиделось ему, что он будто уже и не он вовсе, а такой же молодой парень двадцати лет. Будто живёт в другое время, лет где-то через 60 после того, как война с фашистами уже закончилась. Одним обрадовал сон- победили мы в войне этой. Однако жизнь та страшнее войны ему показалась. Хотя считали все себя свободными, и не ходили иноземцы с оружием, открыто по земле нашей. Зато помирали люди русские с такой же скоростью, а бывало и чаще. Мужики перестали быть настоящими хозяевами в семьях своих, сами как дети неразумные, только к развлечениям и пьянству стремились, превращаясь постепенно в домашних животных. Детей на баб многие из них оставляли, без угрызений совести, а сами угасали в пьяном угаре, не видя смысла в жизни и не доживая даже до 50 лет, потому, что такой образ жизни закладывали в них враги, прикидывающиеся друзьями. Дети в то время вырастали зачастую либо совсем без уважения к старшим, либо избалованными маменькиными сынками. Воспитывались они теперь на чужеземных сказках и образах, которые им ящик со стеклом показывал, да на слюнявых песнях, пропагандирующих культ потребления и разврат. Те же, кто поактивнее были, становились ворами, бандитами и торгашами, это было для них верхом мечтаний. Понятия совести, чести и правды стало предметом для издевательств, о них иногда вспоминали, когда кто-то другой поступал несправедливо. О девках того времени Григорий говорил с особой горечью и даже иногда с омерзением. Им враги застлали глаза настолько, что питьё вина и курево для них стало нормой, а ящик разноцветный, вражинами управляемый учил их, как продавать себя подороже, да мужиков обманывать половчее, во что превращалась их жизнь при этом, даже рассказывать не стану…

Детей принято стало считать обузой. Даже стариков многих охмурили оккупанты так, что некоторые стали жить с лозунгом — «Бери от жизни всё». А от просьб детей понянчиться с внуками отстранялись под разными предлогами, да и зарабатывать на жизнь приходилось до глубокой старости.

Самое же страшное и непонятное для Григория в той жизни было то, что все знали, какие паразиты стоят у власти оккупационной системы. Многое было уже известно, вплоть до того, что знали, кто, где и сколько украл. А всё равно народ покорно слушал ложь, радуясь, что им пока ещё позволяют хоть как-то жить на своей земле, пусть и приходится платить ничем не обоснованные налоги. Только за очередной, так милостиво позволенной им красивой бутылкой отравы на кухне ворчали они о том, что их страну грабят, разрушают и растлевают. При этом, радуясь тому, что их страна главный поставщик газа леса и железа, пусть самим и приходится всё это покупать втридорога. Горько было видеть Григорию, как послушно тратят заработанные рабским трудом копейки на водку, суррогатную еду, покупают дорогие иностранные побрякушки, влезая в долги к паразитам.

Над теми же, кто мог видеть правду и открывал на неё глаза и призывал к борьбе за справедливость, приучили паразиты людей смеяться и крутить пальцем у виска. По их увещеваниям, глупо было делать, что-то, за что не заплатят денег, и что не принесёт удовольствия. Тех, кто горд был называться русскими, паразиты в их же стране называли фашистами. Да и постоянно показывали неудачниками тех, кто делал это ранее. Зачем утруждать голову бесперспективными заботами, когда проще напиться и забыться?

Вот если бы дали ружьё, да показали врага народа, а потом ещё и награду дали… Именно так почему-то стали себе представлять героев прошлого, не понимая, что воин должен быть воином всегда, а не ждать подходящего случая. Что чтоб эффективно противодействовать захватчикам, всегда требовалась долгая кропотливая работа над собой, развитие понимания, правильное воспитание детей и безкорыстный труд на благо своего народа.

Послушал я Надежда, Григория, но решил, что очень уж невероятен его сон, не поверил я, что может быть такое, что так быстро забудут и предадут внуки и правнуки память о своих дедах, что так быстро и легко получится сделать рабами и невежами самый смекалистый, отважный, стойкий и непокорный народ. Однако понял я из этого сна Григория, что надо делать всё, чтоб не было даже возможности для такого развития событий, и призываю тебя передать это понимание, ежели не судьба нам с Гришей вернуться.

Павел Кожин

Источник