Существует ли расизм против белых?

Как выглядит французское чувство колониальной вины, мне довелось наблюдать во время телевизионного ток-шоу с шокирующим названием «Существует ли расизм против белых?». Студия разделилась на две части: арабы и африканцы по одну сторону баррикад, белые — по другую. В сущности, в том, что во Франции появился «антибелый» расизм, никто и не сомневался. Но как быстро обвиняемые в нем превратились в обвинителей. «Вспомните, как вы убивали наших братьев в Алжире!» — кричали арабы. «Вы поставили экономику Африки на колени!» — восклицала темпераментная негритянка. Под градом исторических упреков все ниже и ниже клонили головы белые участники дискуссии. Кончилось ток-шоу тем, что цветные спорщики сделали вывод: расизм против белых — следствие «белых» преступлений, это своего рода историческое искупление, и наказания без вины не бывает.

Единственный человек во Франции, кто открыто говорит о демографической агрессии, о наступлении на французскую культуру и французский образ жизни, о надвигающейся катастрофе, о белом меньшинстве, — это президент партии «Национальный фронт» Жан-Мари Ле Пен. Он — персона нон грата, его неудобно иметь в друзьях, ему не дают слова ни газеты, ни телевидение. Его называют расистом и фашистом, а он заверяет, что он всего лишь патриот: «Я люблю своих дочерей больше, чем своих кузенов, я люблю своих кузенов больше, чем соседей, но мне ближе соседи, чем незнакомые люди, и я предпочитаю незнакомцев своим врагам. То же самое с нациями. На первом месте для меня французы, на втором — европейцы, потом — в целом представители западной цивилизации, а затем страны — друзья Франции». Известны высказывания Ле Пена: «Заведите удочку и сами ловите рыбу в своем пруду», «Живите в своем доме, растите свой сад».

Этот очень старый человек живет в одном из самых элегантных пригородов Парижа, Сен-Клу, в великолепном доме со старинной мебелью и вышколенной прислугой. Все здесь — символ утонченной французской цивилизации. Когда смотришь из окон дома на мирный цветущий сад, с трудом верится, что вся эта роскошь, Париж в весенней дымке с его шампанским, фуа-гра, благородными винами и модой могут исчезнуть, как Атлантида, под волнами чуждой цивилизации. «Может быть, вы преувеличиваете? — спрашиваю я Ле Пена. — Жизнь кажется такой спокойной!» «За пять минут до войны — всегда мир, — отвечает старый человек. — И потом в этой войне не будет выстрелов. Я помню одну арабскую женщину, которая, похлопав себя по животу, сказала: «Вот наше оружие. Мы завоюем мир без кровопролития». — «Но разве есть выход?» — «Конечно. Полный контроль границ и виз, но самое главное — прекращение денежных субсидий для иностранцев. Они едут сюда, зная, что во Франции они получат денег в десять раз больше, чем у себя на родине, причем не работая».

«Вас не слишком любят во Франции?» — «Я просто говорю вслух, о чем многие думают. У меня много известных друзей, таких, как Ален Делон и Брижит Бардо, но они никогда не участвуют в политических кампаниях Национального Фронта. Это опасно для их репутации. Один известный певец согласился выступить с концертом на нашем митинге. Его продюсер схватился за голову: «Не смей этого делать! Ты не сможешь выпустить новые диски, для тебя закроют теле- и радиоэфир». Певец, разумеется, отказался от концерта. А стоило мне заявить в интервью: «Когда во Франции будут жить 25 миллионов мусульман, французы будут ходить по улицам, боясь поднять голову», как на меня немедленно подали в суд по обвинению в дискриминации и заставили выплатить штраф 20 000 евро».

О России Ле Пен говорит с удовольствием: «Я член комиссии ЕС по сотрудничеству с вашей страной и не раз бывал у вас. Мне очень нравится ваше метро». «Метро? — удивилась я. — Почему?» «Потому что там я вижу лица людей одного со мной цвета кожи». (А я тут же вспомнила свою маленькую дочь, которая, спустившись первый раз в парижское метро, недоуменно спросила: «А французы, они какие? Черные или смуглые?» «Вообще-то они белые, — уклончиво ответила я, — но бывают разных цветов».)

Источник