Наш корреспондент Николай Хижняк прошелся по опустевшему городу и выяснил, кто из его обитателей не собирается уезжать.
Луганск – город с полумиллионным населением. Просторные улицы, парки, торговые центры, магазины, кафе, бары и все такое, чему положено быть в большом городе.
Только сейчас Луганск больше напоминает город-призрак — из 500 тысяч человек здесь остались не более 150 тысяч. Остальные разъехались, кто куда — война. В городе оставаться опасно. Когда идешь по опустевшему Луганску, складывается впечатление, будто сейчас не полдень понедельника, а раннее утро воскресенья – на улицах почти никого нет.
Луганск находится под полным контролем ополчения ЛНР. Чтобы снимать на территории города и в его окрестностях, нужно получить аккредитацию. Выдают ее в пресс-службе ЛНР – их кабинет, как многие другие административные службы, располагается в здании областной администрации в центре города.
Получить заветную бумажечку, которая позволит тебе как представителю СМИ спокойно собирать материал в городе, достаточно просто: главное – иметь удостоверение журналиста, ответить на пару простых вопросов о работе и не быть представителем украинского СМИ . Их тут не любят. Тебе дают аккредитацию, а затем рассказывают, где и при каких условиях можно работать, а где нет.
Спрашивают, есть ли бронежилет. Если ответ отрицательный (как в моем случае), лишь печально кивают головой и советуют найти.
Иду по городу, фотографирую. Людей нет, но где-то слышны выстрелы. У проходившей мимо женщины уточняю, где стреляют и не страшно ли ей. Говорит, стреляют в районе с чудесным названием Счастье. Она не боится, потому что далеко – окраина города.
Прошел еще три квартала. И тут голос из-за спины: «Молодой человек, стойте. Кто вы? Ваши документы!»
Не успеваю оглянуться, как передо мной вырастает худощавый мужичок, лет за 50, в камуфляже и с автоматом наперевес. Улыбаюсь, говорю, что журналист «Комсомольской правды», что есть аккредитация и готов ее показать. Тянусь за ней в сумку, мужчина вскидывает автомат, становится немного не по себе. Хотя, если честно, до конца не понимаю, что происходит. Достаю удостоверение и аккредитацию, показываю.
Подходит второй мужчина, лет тридцати, высокий и крепкий. Узнает меня — видел в кабинете, когдя я аккредитацию получал. Просят пройти с ними. Хотя автоматы уже опустили.
— Что ты тут шляешься? Ты что, не слышишь — стреляют! Это нацики пристреливаются – ждут окончания перемирия.
-Так мне сказали, что это далеко.
— Ничего не далеко, вон за той горой! Снаряд спокойно сюда может долететь! Нельзя у нас по городу просто так ходить, военное положение же!
Я искренне не понимаю, что сделал не так. Проходим через баррикады у входа в администрацию. На них дежурят ополченцы, все на взводе.
— Да, первый.- Вот он. наш диверсант, все нормально, – обращается к ним худощавый мужчина. – Журналист это, из России, все в порядке. Ты понимаешь, журналист, ты ходишь по пустынному городу, один, что-то высматриваешь. Идешь, куда глаза глядят… Первый раз здесь?
— Вот, а у нас тут телефоны обрываются: звонят местные, боятся. Говорят, какой-то подозрительный человек с фотоаппаратом гуляет вокруг администрации и все фотографирует! Тебя как зовут?
— Коля.
— А меня Яша. Ты уж извини, если что не так и если напугал. Не хотел я. – Яша меняет строгий, даже грубый тон на улыбку — Просто сам пойми, время такое – военное, не можем по-другому, а вдруг ты диверсант? Ты ж первый журналист, который приехал просто город поснимать, людей напугал. Нужно тебе какие-то знаки различия сделать, а то так мы тебя и будем каждый квартал ловить по звонку местных жителей.
К этому времени выходит Оксана – сотрудник пресс-службы. Мы с ней быстро придумываем, как аккредитацию переделать в бейдж и повесить на грудь. И я иду снимать дальше. Где у нас всегда людно? Наверное, на вокзале. Ловлю такси.
Водитель рассказывает, что еще до недавнего времени вокзал был основной точкой, куда ехали почти все клиенты – люди бегут из города.
Прихожу на вокзал. Внутри от силы человек двадцать, а вокруг вообще ни души. Отходит автобус на погранпункт Изварино – наполовину пуст. Неподалеку стоит УАЗ, внутри двое мужчин в камуфляже с пришитыми вместо шевронов георгиевскими лентами – ополченцы.
— Мужики, а куда все люди то с вокзала делить? Где беженцы?
— Так уехали уже все давно.
— И много уехало?
— Да ты сам вокруг посмотри. Еще неделю назад пришел бы, увидел поезда на Москву, которые битком идут. И огромные очереди на автобусы в Россию.
— А в Киев?
— Да и в Киев уезжают, но очень мало – люди боятся туда ехать, но от безысходности бегут.
Неподалеку стоит таксист и жадно, с надеждой, выцепляет меня глазами. Подхожу:
— Здравствуйте, мне сюжет нужно снять о том, что Луганск пустует. Куда мне лучше поехать?Желательно в какой-нибудь спальный район, из которого наибольшее количество людей уехали.
— Да куда угодно, – смеется таксист. — Ты посмотри, город пустой. Хочешь, на восток поедем, хочешь, на юг – везде ни души!
— А вы куда предложите?
— Поехали на юг, район Мирный. Там когда таможенный пункт брали, помнишь, несколько дней сопротивление шло, дома вокруг постреляли. Там люди сразу же после этого случая разбежались.
Поехали. По дороге расспрашиваю, как сильно бьет по финансам отсутствие людей в городе и как в целом сказывается на работе.
— Много клиентов потеряли?
— Много? Да почти всех! Вот ты, к примеру, у меня второй пассажир за сегодня. А раньше уже как минимум человек десять бы отвез. Людей нет, а начальник ежедневную сумму требует! А где ее взять? Вот завтра напарник работает, а я думаю пойти к руководству и поговорить – ну нет смысла так дальше работать!
— А сами не думали уехать?
— А куда и зачем? Я вон семью в Россию отправил. В санаторий уехали, а сам тут останусь. Дом буду охранять, да и вообще не хочу – луганский я, и другого ничего не нужно. Куда мне ехать? В Россию? Некуда мне туда ехать, тут оно привычнее. В Киев? Так там же прессовать наверняка будут за то, что я с востока. Может, конечно, и не будут… Хотя вряд ли, мы же для них теперь чужие… Но все равно, мне там будет некомфортно.
Мы подъезжаем к таможенной службе. Она после захвата стоит без стекол, местами разрушена, а КПП так вообще все сгорело изнутри. Рядом с частью стоянка со сгоревшими машинами. Когда начался бой, машины не успели отогнать, они и сгорели.
Я иду гулять по дворам. Разгар дня, а на улице вместо детского смеха полная тишина. Детская площадка пустует, на лавочках никого. Замечаю вдали пять бабушек на лавочке – вот они-то точно больше всех знают и все расскажут.
— Здравствуйте, скажите, а много людей у вас с района уехали?
— У нас? Никто не уехал!
— Это как так? А почему улицы пустынные, дети не играют? – я в полном недоумении.
— Да не знаем. Спят, наверное. Тут всегда так в это время.
— А не страшно вам тут?
— Страшно. конечно. Ну, куда деваться? В целом, конечно, нормально, но вот тяжело было, когда часть брали, когда стреляли – вот тогда по-настоящему было ужасно. А сейчас более-менее нормально.
Иду обратно к машине. Навстречу идет молодая мамочка с коляской.
— Скажите, а не страшно вам, с ребенком, тут жить? Правда, что почти никто из этого района не уехал.
— Бабушки вон те.- Как не уехал? С чего вы взяли? Район вообще пустой! Вы вечером приходите, посмотрите – в домах даже окна не горят – все разъехались. Знаете как страшно! Кто вам такое сказал?
— Ну, вы нашли, кого спрашивать, – смеется девушка. – Они все время тут сидят, и ничего их не интересует. Даже смотрят всегда в одну сторону, не поворачиваются.
— А почему вы не уезжаете?
— Некуда езжать! У меня ребенок 14 дней назад родился, я так не могу.
— Ну, все вот в Россию едут. Там размещают.
— Да нет, не могу я так. Ехать тоже боюсь – тяжело это, да еще и с ребенком. Да и как дом бросать?
На балконе стоит мужчина лет так 45-ти, курит.
— Здравствуйте, скажите, а много народу из вашего дома уехало?
— Да почти все уехали.
— А вы чего остались?
— Никуда я не поеду, – сразу меняет тон на грубый. – Тут мой дом! Я лучше умру в этом доме, но не убегу.
— А вы тут с семьей?
— Да, с семьей. Они без меня никуда, говорят, не поедут. А я не могу уехать. Ну, вот пусть, что хотят, делают, а не могу я бросить. У меня тут все вещи — все, что нажито.
— Ну, а хотя б на время?
— Да нет. Ну, не могу я, мне тут хорошо, даже если стреляют. Луганский я, тут и останусь.
На ведущих в подвал ступеньках, прямо под балконом, лежат два красных цветка. Рассматриваю.
— Цветы увидел?
— Да.
— Это снайпер человека положил тут. Вон, видишь, даже еще кровь осталась на стене.
— А кого, ополченца, мирного или украинца?
— Не знаю я. Да и какая разница, кто он. Человека-то не вернуть. А еще посмотри на абрикосовое дерево.
Оглянулся. Торчит какой-то обрубленный пенек.
— Вот это все, что от него осталось. А раньше я с балкона абрикосы рвал. Не знаю, из чего они долбили, но дерева – как и не бывало. Срубили одним выстрелом. А еще посмотри сбоку, за углом. Такой же выстрел пробил стену дома.
В фундаменте, почти ровно по центру, виднеется отверстие сантиметров 15 в диаметре.
— А где вы были в это время?
— Дома был. Мы в коридор вышли, там и переждали все эти дни. Наша квартира угловая, со стороны части, боялись, что в комнаты что-то прилетит. Вот и засели в прихожей.
Идеальная точка для точечного обстрела тяжелой артиллерией.На этом мы попрощались, и я уехал в гостиницу. У входа встретил коллег. Они с брониками и касками возвращались со съемок. Рассказали, что сейчас украинские военные и войска нацгвардии заняли позиции в поселке Металлист. Это самая верхняя точка, с нее весь город — как на ладони.
Правда, ополченцы сказали, что смогут отбить себе эту высоту, в чем коллеги очень сильно сомневаются: нацгвардия там основательно засела – с блиндажами, бетонными баррикадами, окопами и танками.