Действительно ли Россия готова к новому кризису?

После кризиса 2008–2009 годов российская экономика вернулась к прежней модели роста, которая, как многим было понятно, ведет в тупик. Поэтому неправильно говорить, что мы готовы к кризису, как заявил сегодня президент Владимир Путин. Наоборот, мы этот кризис всесторонне подготовили.

Позавчера цены на нефть ушли ниже психологического рубежа $80 за баррель, а вчера рынок отреагировал на это событие самым мощным однодневным падением – почти 3,5% цены барреля были потеряны в один день. Сегодня цена упала ниже $77 за баррель. Это продемонстрировало, что оптимистические предположения о том, что цена удержится на рубеже $80–85, были скорее мечтанием. И цена нефти, возможно, еще далека от дна.

Это почувствовали все. В один день тон резко сменился. Владимир Путин, еще месяц назад объяснявший, почему цены не могут упасть ниже $90 долларов за баррель, заявил сегодня, что российская экономика готова даже к катастрофическому падению цен.

Однако позволим себе и на это его новое заявление взглянуть критически.

Международные резервы Банка России составляли на 7 ноября 2014 года $421 млрд. Это внушительная цифра. Однако всего только с 1 октября – за пять недель – эти резервы, несмотря на попытки Банка России «отпустить» рубль, сократились на 32 млрд. И это при том, что бивалютная корзина обесценилась за тот же период на 19%. Собственно, весь октябрь в России уже бушует кризис, с которым правительство покуда справляется не столько экономическими мерами, сколько пропагандистскими – о нем попросту не говорят населению.

Бросим взгляд на более широкую картину. Накануне прошлого кризиса, в августе 2008 года резервы Банка России составляли рекордные $598 млрд (первая неделя августа). За следующие 7 месяцев они сократились на $220 млрд (дно – вторая неделя марта 2009 года, $376 млрд). Однако за 2010–2013 годы, когда цены на нефть взлетели до исторических максимумов (в годовом выражении), Россия получила доходов от экспорта – основную часть которых составляют доходы от нефти и газа – на 30% больше, чем за пять предкризисных лет (2004–2008). При этом резервы ЦБ достигли $545 млрд к сентябрю 2011 года и… перестали расти.

К марту 2014 года, который теперь много значит в российской истории, они сократились на $50 млрд, несмотря на то, что цены на нефть оставались на рекордных уровнях за всю историю нефтяной эры. С марта по начало сентября, когда цены на нефть ушли ниже отметки $100, резервы сократились еще на $30 млрд. То есть к кризису, связанному с падением цен на нефть, мы подошли, имея на $100 млрд меньше, чем в прошлый раз.

Но это еще только половина истории. На начало прошлого кризиса российские резервы превышали размер совокупного российского внешнего долга примерно на 10% (долг составлял $540 млрд). Сейчас мы подошли к нефтяному кризису с размером долга в полтора раза превышающим наши международные резервы ($731 млрд на начало июля и $678 млрд на 1 октября). При этом, ввязавшись в борьбу за Украину, российское руководство предусмотрительно перекрыло возможности рефинансирования этого долга. Около $300 млрд надо будет выплатить только за два следующих года, что равняется 70% имеющихся валютных резервов. То есть резервов у России считайте что нет.

Почему так получилось? Оставим в стороне украинские авантюры. Но почему так вышло, что на фоне рекордных доходов от энергетического экспорта в нынешнем цикле международные резервы России не росли (с конца 2011 года), а внешний долг, напротив, с 2012 года рос ускоренными темпами? Еще в начале 2012 года он составлял $545 млрд, т.е. как в начале кризиса 2008 года, а к июлю 2014 года уже $731 млрд.

Что особенно замечательно, чистый отток капитала в том же периоде (2010 – первый квартал 2014 года, т.е. до Крыма) составил $276 млрд. По итогам предыдущего «нефтяного бума» 2004–2008 годов совокупный приток-отток капитала был практически нулевым.

Так что санкции вовсе не источник наших проблем. Напротив, санкции оказались едва ли не самым полезным экономическим действием для российской экономики за последние годы. Если бы не санкции, то российский внешний долг не уменьшился бы на $50 млрд, а увеличился бы на уже привычные $90 млрд в год. Причем все эти деньги мы бы еще до конца года увидели в цифрах чистого оттока.

Можно, кажется, сказать так: Россия задолго, не меньше чем за пять лет начала готовиться к тому, чтобы быть неготовой к новому нефтяному кризису.

Хотя еще в 2009–2010 году российские экономисты сформулировали практически консенсусное мнение: прежняя модель экономического роста за счет роста внутреннего потребления больше не сработает (это была основная идея созданной тогда знаменитой «Стратегии-2020»), Россия вернулась к этой модели, стимулируя внутреннее потребление за счет внешних займов.

Причем эти займы были сопоставимы с исходящим потоком капитала. Иными словами, прибыль из экономики выводилась и замещалась заемными средствами. И это по-своему логично. Как показало дело ЮКОСа, любой актив в России может быть отнят. И единственный способ защитить его – превратить его в убыток. Можно занимать деньги либо у государства, либо за рубежом, и если размер долга приближается к размеру стоимости актива, то он в безопасности.

Дело ЮКОСа показало: в России не имеет смысла управлять прибылями, но имеет смысл и весьма выгодно управлять убытками.

Очень грубо – но не неправильно – можно, кажется, сказать так. В посткризисном периоде Россия вернулась к прежней модели роста, про которую известно было, что она ведет в тупик. Инвестировались в этот тупиковый проект в посткризисном периоде либо государственные, либо занятые за рубежом средства. И теперь этот долг сидит в наших резервах.

Поэтому неправильно говорить: мы готовы к кризису. Правильно говорить: мы его всесторонне подготовили.

Источник