Cейчас в либеральной среде только и разговоров: где лучше в эмиграции жить? А вот история противоположная. Молодой парижанин меняет Елисейские Поля на Красную площадь. Невзирая на курс доллара и прочие катаклизмы.
Из окна Яна Авриля видны Эйфелева башня и кусочек Триумфальной арки. По вечерам в бистро напротив играет старый аккордеонист, а по утрам Яна будит запах круассанов, за которыми младший брат бегает в пекарню перед школой.
Мама у Яна родилась в Москве, в Замоскворечье. Папа стопроцентный француз. «Дитя интернационала с двойным гражданством» — так Ян себя называет. После школы «дитя» поступило в престижный университет Нантера. На юридический. Экзамены он сдал, а вот с учебой решил повременить (во Франции это практикуется. Отложенный курс называется. — Ю.С.).
— Он сошел с ума! — кричала трубка из далекого Парижа. — Решил идти служить в Российскую армию. Насмотрелся программ. Хочет служить Советскому Союзу. Отговори его, если сможешь. Завтра он приезжает в Москву.
Голос в трубке принадлежал его маме. Открою секрет — мы вместе учились в одной школе. Как не помочь однокласснице?
Ян так и не позвонил. Зато через неделю позвонила его мама:
— У меня с Яном был серьезный разговор. Он все-таки решил служить в вашей армии. Прошу тебя, помоги ему попасть туда. А то он говорил, что призыв заканчивается и его просто не берут.
Это было интересно. Я знал множество случаев, когда в нашу армию идти не хотели, и устраивались многочисленные облавы на призывников-отказников. А чтобы наоборот — призывник являлся в военкомат, а его совершенно здорового отправляли домой — это в первые в моей журналистской практике.
Гражданин Ян
С Яном мы встретились на Красной площади. В руках у него был новенький российский паспорт. Только получил.
— Как это ты решился в армию идти?
— Да очень просто. Я гражданин?
— Гражданин.
— Тогда я хочу свою Родину защищать.
— Так иди во Французский иностранный легион.
— Говорят езжай домой, во Францию. План по призыву перевыполнен
— Там совсем не то. Я хочу Россию защищать где-нибудь на дальнем Севере.
— Ты сказал это в военкомате? А они что?
— Говорят езжай домой, во Францию. Учись. План по призыву перевыполнен.
— А ну-ка пошли в военкомат!
По пути выяснилось, что от идеи Авриля в шоке были не только родители. Даже тренер по рукопашному бою Рафаэль, отслуживший в Иностранном легионе 20 лет, пришел в ужас:
— Я прекрасно знаю твои способности. Ты мой лучший ученик и можешь постоять за себя даже в притонах Марселя. Но русская армия, где солдаты занимаются «дедовщиной», убивают друг друга лопатами — это запредельно! Если можешь не ходить — не ходи.
Проводы Ян устроил в том самом бистро, где играет клошар на аккордеоне. Пришли одноклассники. Под чипсы и пиво они прощались с Яном навсегда. Про ужасы русской армии они тоже были наслышаны.
— Ты дай нам телеграмму, когда тебя будут убивать, — пошутил на прощание Пьер. — Мы поднимем авиацию НАТО и спасем тебя!
Суточная моча
Военком был неприступен:
— Завтра последнее заседание призывной комиссии. А у гражданина Яна Алена Виктора Авриля нет анализов. Без анализов мы принять его не можем! У вас есть ровно 24 часа, чтобы сдать все анализы. Торопитесь!
Мы почувствовали себя абитуриентами театрального вуза. Отсев максимальный. Что мы в артисты пришли наниматься? Но в поликлинику побежали. Это потом я выяснил, что кто-то пустил выгодный для министерства обороны слух, что со следующего призыва служить придется два года. И понеслись наперегонки к призывным пунктам с кружками и ложками халявщики и симулянты.
О простой поликлинике речь не шла. Там и недели на анализы мало. Побежали в коммерческую лабораторию. Вечером на руках были заветные бумажки. А утром перед самой комиссией зашли к начмеду.
— Так, это есть и это есть. Хорошо. А где суточная моча?
— Вот есть простая.
— Нет вы должны были сдать суточную. Без суточной нельзя! — упирался грузный начмед.
Нет, начмеду моча в голову не ударила. Просто мы попали в тщательно расставленную ловушку. В направлении забыли упомянуть этот анализ. Виновата девочка-стажерка. Ее, наверное, накажут. А эшелон уже ушел…
— Не расстраивайся, парень! — утешал Авриля военком. — В следующий призыв попадешь. Устроим тебя в морскую школу. Научишься водолазному делу — все в армии легче будет.
Ян с горя записался в досаафовскую школу. А хитрый военком смекнул, что кислая рутина подготовительных курсов отобьет желание у натовского призывника лезть в наши военные тайны. Но он ошибался. Ян снял комнату. Устроился работать в кафе и усердно посещал курсы аквалангистов. 7 ноября даже прошелся в парадной колонне по Красной площади. Хоть и был в спортивном костюме, но чувствовал себя настоящим защитником Родины. А ровно через полгода, как и обещал военком, состоялся новый призыв. Яна зачислили в Севастопольскую команду. Значит, в город-герой, в морскую пехоту. На проводы мама не приехала. Провожал его я. Сели лысые ребята в микроавтобус «Мерседес» и поехали на Угрешку. Ни пьяных, ни плачущих девиц. Прямо как в Европе.
Главное на флоте — ложку не терять
В следующий раз я увидел Авриля через полгода. Шли последние совместные российско-украинские учения. Предстояла высадка морского десанта. Журналистам определили место — маленький помост возле воды. Все кругом заминировано «имитацией». Поэтому спускаться с помоста было строго запрещено. С неба посыпались десантники на парашютах. На моторных лодках поднимали волну разведчики. Наконец, к самому помосту подошел большой десантный корабль «Николай Фильченков». Открылась аппарель, и на берег под грохот взрывпакетов и пулеметную стрельбу стали выезжать бронетранспортеры. Один из них остановился прямо под нашим помостом. Из люков на пыльную траву высыпалось отделение десанта. Батюшки! Да передо мной лежал Ян Ален Виктор Авриль собственной персоной. Отложив свой гранатомет, он строго по инструкции стал окапываться. Я окликнул его. Словно так и должно быть, он махнул мне рукой и с остервенением принялся долбить лопаткой каменистую севастопольскую землю. Ну как я мог не нарушить приказ сопровождающего журналистов офицера и не спуститься к герою своего репортажа? Я залег рядом с Яном и под взрывы и стрельбу стал брать интервью.
— Как служба, Ян?
— Нормально. Только журналисты надоели. Вычислили меня и атакуют. Командир ругается.
— Не жалеешь, что вытянул военный билет?
— Было, конечно, очень тяжело. Но не так, как рисовал мой французский тренер. Его искусство, слава богу, мне не пригодилось. «Дедовщины» у нас реально нету. Все одного призыва. В наряды хожу. Бывает и вне очереди. Уже три раза с парашютом прыгал. А гранатомет у меня 1989 года выпуска. Это год моего рождения. «Ванечкой Грозным» его зову. Знаешь, как уши закладывает, когда пуляешь из него? Друзья прикалываются: я уже полбатальона в Париж пригласил. И все спрашивают меня: ну как там, в Париже? А что я могу ответить? Не был там уже год. Рассказываю им про Францию. Каждый вечер перед отбоем. Наверное, надоел уже. Конечно, домой хочется. Но стараюсь об этом не думать. Письма во Францию не пишу. И оттуда не получаю. С мамой общаюсь по сотовому иногда. Да и какие письма из Франции? Тут у нас армия. Секреты. Зачем мне лишние проблемы? Когда вернусь на гражданку, встречусь с тренером и скажу, как он был не прав.
— Что главное для тебя в армии?
— Не потерять ложку! Я серьезно. Недавно остался без ложки. Командир сказал, если к полудню не найду новую, вся рота останется без ужина. И тут чудо произошло! Окапываюсь точно так же, как сейчас, и из-под лопаты ложка выскакивает. Ржавая вся. Еще с войны. Я отмыл ее и в столовую пошел. Я ее с собой на гражданку возьму. Неплохой сувенир. Россия — великая страна. Вот только форму для солдат шить не умеет. Ширинку после каждых занятий приходится зашивать — рвется при десантировании, — и Ян перевернулся на бок.
Мотня на запыленной форме действительно была штопана-перештопана. Как это по-русски! Ян был уже не тем студентиком Нантерского университета. Передо мной лежал и вел огонь русский солдат. Только немного грассирующий в выражениях. Оттого флотский мат, которому обучился Ян, получался больше смешным, чем грозным.
Жертва Крыма
К радости мамы Ян «дембельнулся» и вернулся в Париж. Восстановился на юридическом факультете. Одногруппники смотрели на него, как на героя. «Восставший из ада» — не иначе! Тренер после мужского разговора отчислил его из группы.
— Зачем тебе мои уроки? Ты и сам можешь преподавать на курсах по выживанию, — Рафаэль похлопал Яна по плечу с яркой татуировкой двуглавого орла и словом «Севастополь» — дембельское украшение.
Может, и так. Но скоро произошли крымские события. Ян перестал смотреть телевизор.
— Ну это же ложь! Я был в Крыму и знаю, какие там настроения. И то, что говорят здесь политики, — это ниже плинтуса!
Друзья стали смотреть на Яна по-другому. Если раньше он был экзотикой в стиле «а ля рюс», то теперь Ян представлялся посланцем страны-агрессора, «пятой колонной» и еще парижская богоматерь знает кем.
А однажды он пришел на семинар по политологии. Тема: «События на Украине». Вела семинар преподавательница родом из Львова. Беженка, устроившаяся в университет по квоте. Она не скрывала свой лесбийский выбор. На плохом французском она взахлеб рассказывала, как провела свой отпуск на майдане и какую угрозу представляет Россия для всего цивилизованного мира.
— Я не вытерпел этой лжи и вышел из аудитории, — рассказывает Ян. — Если бы я ей что-то сказал, то был бы грандиозный скандал. Но я просто вышел в дверь. Она все поняла. Больше на ее занятиях меня никто не видел.
У Яна опять состоялся серьезный разговор с мамой. Бросать университет из-за какой-то бандеровки? Да какая мать такое допустит!
— Я был в Крыму и знаю, какие там настроения. А то, что говорят в Париже политики, — это же просто ниже плинтуса!
— Мама, дело не в ней! — пытался объяснить Ян. — Мне надо сделать выбор.
— Вот именно, выбор! — беспокоилась мама. — Здесь ты окончишь Нантер и устроишься в фирму юрисконсультом. Потом сделаешь карьеру. У тебя талант!
— Здесь я буду работать в затрапезной провинциальной фирмочке и всю жизнь есть по утрам круассаны! А я хочу драйва, свободы и друзей!
Порешили так: Ян переводится в МГУ, не бросая учебы в Нантере. Пока на год. А потом он может получить два диплома. Но для этого надо потрудиться. И Ян вылетел в Москву.
Простой выбор
Мы встретились с Яном опять на Красной площади.
— Когда снег будет? — смеется Ян. — Что за русская зима?
Яну дали комнату в общежитии на Ленгорах. В той самой легендарной высотке. Рядом живет еще один француз. Так что проблем с общением нет никаких. Ест в столовой, ходит на лекции. Взял учеников — преподает им разговорный французский.
Я пригласил его в «Сандуны». Ян никогда не бывал раньше в настоящей русской парной. Я увидел его знаменитую дембельскую наколку. За чаем разговорились.
— Так что ты дальше будешь делать?
— Я решил остаться жить и работать в России. Доучусь на заочном в Нантере. Получу диплом МГУ. Постараюсь устроиться в солидную фирму.
— Слушай, тысячи студентов из России мечтают все сделать наоборот. Перевестись в Нантер или в Гарвард с Оксфордом. Закончить образование, получить работу в престижной европейской фирме…
— Если они хотят быть роботами — пожалуйста! Там совсем другая культура работы и другая культура общения. В гости никто не ходит. Все встречи в бистро за чашкой кофе. Нет той атмосферы тепла, понимаешь?
— Ян, парижская атмосфера мне очень даже понравилась. И кофе с круассаном.
— Да при чем здесь круассан? Ты там поживи с мое!
— Зато у вас в юридическом плане везде порядок…
— С чего ты это взял? Соседка наша сдала за копейки квартиру арабам. Уезжала работать на год в Швейцарию. Вернулась…
— Дальше я знаю! У нас тоже если в квартиру поселить восточную семью, надо сразу делать капитальный ремонт…
— Нет, дальше ты не знаешь. Она попыталась выселить жильцов. Контракт давно истек. Не тут-то было! Ни полиция, ни префектура помочь не в силах. Более того, ее официально предупредили, что если она попытается выселить их силой, то сядет в тюрьму.
— А как же собственность?
— Через суд. Суды длятся годами и при этом не факт, что арабов выселят. За свет и воду платит соседка. Кроме того, пришли из префектуры и приказали сделать в квартире ремонт за счет собственницы. Так как арабы ждут прибавления в семействе, а стены сырые…
— Но это же беспредел!
— Ну а я о чем! Я не могу говорить о том, что я думаю. Если мое мнение о половой ориентации не совпадает с мнением большинства, то я становлюсь изгоем. На захватчика квартиры я не могу поднять руку. В батальоне такое рассказать — не поверят. А тут еще мой Крым называют очагом агрессии в Европе. Пусть некоторые бегут туда, откуда я приехал. У нас ведь свобода выбора. Я свой уже сделал. Ты только раньше времени маме не говори!
Судя по всему, опять будет с мамой непростой разговор…»
