Такие новости из Чечни приходят регулярно уже много лет. Мы на них уже не обращаем внимания, это уже такой фон — Кадыров снова предлагает амнистию для всех участников незаконных вооруженных формирований.
Агентства цитируют его очередную речь — «Если бы на то была моя воля, то я амнистировал тех людей, которые в тяжелые времена нашего региона взяли в руки оружие» и «в законе не написано, чтобы люди не могли допускать ошибки». Он даже сказал, что сам в свое время мог бы уйти в лес, если бы ему не повезло с папой. Как говорится, Кадыров такой Кадыров, мы давно его знаем, мы к нему привыкли; цитировать его очередное экстравагантное высказывание — дурной тон, все давно и точно представляют, чего от него можно ожидать и что он скажет — «Шайтаны», «Ахмат-Хаджи», «международный терроризм», «мой брат Тимати». Вечная речь о запутавшихся парнях, которых надо простить и дать им вернуться домой — она тоже давно слилась с этим вечным набором привычных кадыровских слов, которые мы пропускаем мимо ушей.
И зря пропускаем; просто представьте — вот этот друг Тимати, любитель дорогих автомобилей, странных костюмов и золотых пистолетов, звезда инстаграма и Бог знает кто и что еще, вот он много лет ходит по кабинетам, дает интервью, делает заявления, доказывает — нужна амнистия, нужно разрешить этим парням из леса вернуться домой к семьям. Иногда ему что-то удается, и парни возвращаются из леса или даже уже из тюрьмы, иногда не удается, и тогда Закаев, который был готов вернуться, остается в Лондоне, но Кадыров упорно продолжает бороться за то, чтобы парни вернулись из леса, и не в российскую колонию, а в родные чеченские села.
Весь или почти весь спецслужбистский, военный, да и общегосударственный топ-менеджмент у нас воспитан и сформирован двумя чеченскими войнами. Эти генералы — им же снится ночами война, и Беслан, и «Норд-ост», и много чего еще, и они ненавидят тех парней. Будь их воля, они бы каждого такого парня сгноили в лагере и просто лично замучили бы до смерти — кто хоть раз выпивал с ветераном Чечни, тот знает, как они относятся к тем парням. Но Кадыров сильнее, и он приходит и говорит — «В законе не написано, чтобы люди не могли допускать ошибки». Очередная кадыровская бумага путешествует по лубянским и кремлевским кабинетам, и стареющие мужчины в дорогих костюмах и с секретными звездами Героев в сейфах, матерясь, накладывают одобрительные резолюции на кадыровскую бумагу. Очередные имена и лица исчезают навсегда из спецслужбистских ориентировок, и парни возвращаются из леса, поступают на службу в МВД, дослуживаются до хороших погон, и мы видим их в трансляциях с грозненского стадиона. Те, которые их ненавидят, ничего не могут с этим сделать, и так до следующей амнистии.
Восхищаться Кадыровым — в некоторых московских кругах это до сих пор хороший тон, и я бы не хотел выглядеть одним из тех, кто им восхищается. Про этого человека все понятно, он и созданное им государство — их даже не назовешь неоднозначными, они вполне однозначны, и кто готов искать в них положительные черты, тот, конечно, неправ.
Диктатура остается диктатурой и в национальном государстве, с этим никто не спорит. Но вот те парни в лесу, за которых Кадыров бьется с Кремлем и Лубянкой — они-то, как бы мы к ним ни относились, могут быть уверены, что, каким бы ни было их прошлое и даже настоящее, для Кадырова они — полноправная часть того народа, которым ему выпало править, и он расшибется в лепешку, но сделает все, чтобы им было хорошо. Просто потому, что это его народ.
И вот нам, русским, это чувство просто незнакомо, у нас нет и, как кажется сейчас, не может быть такого чувства, мы не имеем на него права. Каждый русский знает, что в необъятном государственном аппарате нет ни одного человека, который стал бы биться за него, стал бы спасать его от тюрьмы и от каких-то других несчастий только на том основании, что он русский. Тех парней, которые в лесу, Эдуард Лимонов когда-то очень точно назвал вооруженной оппозицией — у русских нет и не бывало вооруженной оппозиции, но и к невооруженной оппозиции российское государство относится несопоставимо хуже, чем чеченское к вооруженной.
О русском никто никогда не скажет с трибуны, что да, он, может быть, отколол у омоновца кусок зубной эмали, или нес на митинге какой-то не тот плакат, или оставил какой-то не тот комментарий во «Вконтакте», но послушайте, в законе не написано, что люди не могут совершать ошибки — закройте уголовное дело, оставьте его в покое, позвольте ему спокойно жить на своей земле. Никто не придет на помощь, никто не спасет, и даже выражение «на своей земле» применительно к русскому прозвучит издевательски, потому что дальше обязательно будет что-нибудь сказано о том, что земля многонациональная, и что никаких особых преимуществ по праву рождения она не дает, а даже скорее наоборот.
Наверное, это как-то нас закаляет, делает сильнее и конкурентоспособнее, не знаю. Просто думаю о тех парнях из леса, за которых борется сейчас Кадыров, и в каком-то смысле им завидую — у них есть родина, и она за них бьется с российским государством, а за нас никто никогда биться не будет, не нужны мы никому.