Ближайшее будущее российской валюты волнует, пожалуй, всех. Главный вопрос, ответ на который люди тщетно ищут и в высказываниях ученых-экономистов, и в гаданиях шарлатнов-циркачей — это перспективы нового витка девальвации. Даже те, кто в обозримой перспективе не собирается за границу, давно поняли, что от курса рубля зависят динамика цен на продукты, доступность одежды и бытовой техники, милость правительства при выполнении социальных программ.
Для затравки обсудим, где мы сегодня находимся.
Некуда бежать
Во-первых, в начале 2010-х российская экономика подошла к пределу продуктивности некогда эффективной модели социальной консервации (модели экстенсивного или ресурсного роста). Преимущественно сырьевая экспортно ориентированная парадигма, характерная не только для России, но и, например, для Бразилии, Мексики или ЮАР, отличалась относительно невысокими темпами экономического роста (среднегодовой рост ВВП в 2000—2012 гг. в России составлял 4,8%, в Бразилии — 3,7%, Мексике — 2,2%), весьма «комфортными» показателями инфляции, безработицы и госдолга.
Показатели валового сбережения также были невелики, как и сравнительно невысокие объемы денежной массы, что, помимо прочего, могло быть навеяно воспоминаниями о недавних периодах гиперинфляции (в 2012 г. соотношение денежной массы к ВВП или монетизация экономики в России составило 53%, тогда как в Южной Корее — 138%, а Китае — 188%. По итогам 2014 г. в России данный коэффициент составил 46%). Еще один момент — внутренние рынки стран вследствие завышенного обменного курса заполонил потребительский импорт (пусть в Бразилии и в меньшей степени). Наконец, ни одна из этих стран не могла похвастаться высокими позициями в институциональных рейтингах: по Индексу восприятия коррупции-2013 «аутсайдером» среди названных стран была Россия (127-е место), а по рейтингу «Ведение бизнеса-2014» — Бразилия (116-е место).
Приблизительно такие же макроэкономические индикаторы характерны для этих стран и в последние годы, что неудивительно — переход к модели экономического прорыва (интенсивного роста) требует иных управленческих и интеллектуальных усилий, а с этим у некогда почивавших на сырьевых лаврах национальных правительств большие проблемы.
Во-вторых, пределы развития имеет и «разжеванное» в экономической литературе «политически обусловленное распределение доходов», бесчисленное количество раз в мировой истории приводившее к кризису региональных финансов (например, к тяжелейшим финансовым проблемам «медвежьих углов Европы» времен Римской империи). Что из этого следует? Как писал в «Возвращении «невидимой руки» Дипак Лал, исторически «хронический финансовый кризис может привести к трем различным результатам: реформам и либерализации, революции или краху государства».
Либерализация (модернизация, глобализация), истинная, а не ложная, как в России начала 1990-х, в нашей стране будет эффективной только после наведения порядка в сфере государственного управления и контроля. Все текущие пролиберальные разговоры о непомерном присутствии государства в российском национальном хозяйстве — не более чем фейк, растворяющийся после первого же уточняющего вопроса, что имеется в виду — объем государства или его сила. Парадокс, но ни того, ни другого в нашей стране нет, хотя бы потому, что доля госсобственности ныне составляет порядка 10% от общей, а фондовая капитализация крупнейших госкомпаний не выходит за 35% от совокупной. О силе государства также можно не беспокоиться, поскольку в настоящий момент мы имеем, в основном, не удушающее государственное регулирование, а фактическое (временное, обладающее признаками бюрократического наследования) присвоение государственных функций ушлыми проходимцами.
Революция в современной России наиболее вероятна в форме дворцового переворота, в результате которого следующий «помазанник божий» будет тратить усилия на установление собственной, отличной от предшественника, системы координат, в том числе (но отнюдь не в первую очередь) в экономике. Хорошо, если процесс пойдет в направлении укрепления национальной идентичности (раскрытия национально-экономического этоса), однако, скорее всего, мы будем двигаться по пути вестернизации, что в будущем вновь (как сегодня после 1990-х) приведет к очередной социально болезненной флуктуации общественного маятника.
Наконец, следующий крах государства, на этот раз — не советского, а российского, что в который раз приведет к хаосу и смуте, маловероятен, прежде всего, по причине незатянувшейся общественной раны от распада СССР, а также вследствие осознания обществом последствий распада многих государств по всему миру.
В-третьих, к лету 2015 г. экономика и система государственного управления имеют множество как внешних, так и внутренних ограничений, перескочить через которые без потерь невозможно. Здесь следует отметить целый спектр негативных характеристик, глубину отрицательного влияния которых на текущую и ближайшую перспективу власти страны, подозреваю, осознают не полностью:
— пролонгированное действие западных финансовых и технологических санкций, к которым вынужденно присоединяются третьи страны;
— устойчиво низкие, с перспективой дальнейшего падения, цены на основные товары российского экспорта: нефть, нефтепродукты, природный газ, металлы;
— вызванный снижением налоговых и экспортных поступлений кризис федеральных, и особенно региональных (зачастую имеющих коррупционную природу) финансов, следствием которого становится, в частности, игнорирование властью необходимости выполнения своих же социальных обязательств в отношении человеческого капитала;
— невозможность, по крайней мере — в ближайшее время, повышения налоговой нагрузки на корпоративный сектор, а в недалеком будущем — неосуществимость увеличения фискального бремени населения;
— скорое исчерпание валютных резервов, прежде всего, Фонда национального благосостояния, созданного для поддержания устойчивости пенсионной системы;
— нарастающие проблемы в банковской среде: нехватка ликвидности, падение доходности и прибыльности, рост убытков от кредитных и валютных операций;
— задыхающийся без инвестиций, в первую очередь — банковских кредитов, реальный сектор (чиновничье тупоумие в данном случае проведем по умолчанию);
— снижение реальных доходов населения, в прежние времена служивших катализатором потребительского спроса;
— продолжающийся отток капитала, поощряемый солидарным упрямством властей в отказе от напрашивающегося ужесточения валютного регулирования и контроля.
Эмиссионное завтра
Уместно напомнить, что Великие депрессии в США 1870 и 1933 гг., а также российский финансовый кризис 1998 г. произошли во многом вследствие сжатия денежной массы. Так, в России в 1998 г. при хроническом бюджетном дефиците вместо того, чтобы подпитываться новыми деньгами, в июле-августе было изъято более 16 млрд. рублей, при том, что с начала 1998 г. денежная эмиссия составила 74 миллиарда. После объявления дефолта и утверждения нового правительства Евгения Примакова за сентябрь-декабрь 1998 г. денежная эмиссия составила 109 млрд. рублей, а с сентября 1998 по май 1999 гг. — 200 миллиардов. Эти деньги и помогли реанимировать «отечественного производителя».
В наше время безальтернативность «структурных реформ» по-прежнему остается красивым «мемом», мантрой, смысл, а главное — реализацию которых в правительстве объяснить вряд ли смогут. Максимум, что мы услышим — это переход с сырьевой, на высокотехнологичную (?), инновационную (??) макроэкономическую платформу. Ни идеологии, ни ресурсов, ни путей административного воплощения «праведных» замыслов власть, судя по всему, не имеет. А значит, поддержка экономики и социальной сферы, как и прежде, будет осуществляться экстенсивными методами. Например, при помощи денежной эмиссии и ослабления рубля.
Монетарная страшилка, будто эмиссия неизбежно приводит к росту инфляции, давно неактуальна во всем мире, кроме России, где окопавшиеся во власти апологеты монетаризма, пользуясь экономическим невежеством высшего руководства страны, артикулируют многократно опровергнутые теорией и практикой догмы с целью удержания собственных бюрократических позиций. Повторять общепризнанные возражения, что инфляция в России носит преимущественно немонетарный характер и зависит от неэффективной валютной политики, необузданности российских и иностранных валютных спекулянтов или действий естественных монополистов, излишне.
Для статистического понимания происходящего: на 1 апреля этого года денежная масса в России составляла 31637 млрд. рублей, почти столько же, сколько на 1 января 2014 г. (31405 млрд. рублей). И лишь на 1 мая количество денег в экономике начало прибывать: майский показатель составил 32103 млрд. рублей и практически сравнялся с традиционно значительными итоговыми данными по концу года (в 2014 г. — 32111 млрд. рублей)
Какими способами можно продуктивно, а главное — без инфляции, финансировать экономику? Это может выглядеть так: уполномоченные банки предоставляют заемщикам ссуды под госгарантии, например, для реализации инвестиционных проектов в области импортозамещения, а Банк России восполняет банкам выданные средства (подобный механизм более десяти лет функционирует в системе ипотечного жилищного кредитования). Практика предоставления госгарантий широко развита не только в формирующихся экономиках-лидерах, но и в развитых хозяйствах. Так, в период Великой рецессии в 2008—2009 гг. государственные гарантии активно предоставлялись в Германии, Дании, Италии, Канаде, Португалии, Франции, других странах.
Еще один путь. Эмиссия может осуществляться путем купли-продажи облигаций федеральных и региональных институтов развития, крупнейших банков с государственным участием (с участием Банка России), фондов прямых инвестиций. Перечень таких ценных бумаг согласно п. 2 ст.39 Закона о Банке России определяется решением Совета директоров Центробанка, при условии их допуска к обращению на организованных торгах, что развязывает Центробанку руки. По сути, это вариация первого предложения, разница в том, что на месте банков оказываются институты развития, опять же финансирующие проекты в реальном секторе экономики.
Наконец, никто и ничто не может помешать Центробанку осуществлять эмиссию собственных облигаций, размещаемых среди кредитных организаций, с возможностью досрочного погашения по номиналу (но без причитающихся к моменту досрочного погашения купонных выплат).
Все вышеперечисленное организационно достаточно сложно, девальвация же наоборот «легка и приятна». Причем, на этот раз в отличие от конца 2014 г. власть будет публично гарантировать плавный, контролируемый характер обесценения рубля. Собственно, начало процесса мы уже наблюдаем в эти дни.
Каким будет курс? По всей вероятности, в ближайшие месяцы мы вернемся к показателям начала года — порядка 65 руб./долл., а к каким ориентирам и с какой скоростью пойдем дальше, будет зависеть как от внутреннего экономического положения, так и внешних геополитических факторов.
«Черные лебеди»
Этот раздел повторяет название бестселлера Нассима Талеба «Черный лебедь», что диктуется простотой и доходчивостью обозначения внезапных событий, способных кардинально изменить (как в положительную, так и в отрицательную сторону) текущее положение экономики страны.
К положительным «черным лебедям» отнесем резкое ухудшение международной обстановки, прежде всего, на Ближнем Востоке, что при определенных событиях, например, при взятии боевиками террористической организации «Исламское государство» под контроль большей части Ирака или эскалации терроризма в левантийских государствах, приведет к значительному росту цен на нефть и природный газ. Как следствие, бюджетный дефицит останется лишь в былом страшном сне.
Отрицательными «черными лебедями» помимо внезапного появления новых проблем в российской экономике, например, банкротства одного-двух банков «too big to fail» *, условимся считать ужесточение вооруженного противостояния в Донбассе и последующее объявление новых санкций, на этот раз ограничивающих экспорт продукции российской нефтепереработки в Европу.
Читатель, вне всякого сомнения, добавит собственные конспирологические версии, тем самым подтвердив предположение автора о наличии позитивных и негативных «неизвестных неизвестных».
Похоже, власть в России сделала ставку на положительных «черных лебедей». И, если что-то похожее произойдет, нам останется лишь громко аплодировать всевидящим иррациональным консультантам «партии и правительства». А после — готовиться к новым ударам судьбы.
Автор — доктор экономических наук, профессор.
*Too big to fail (англ.) — разговорный термин, приписываемый экономисту Хайману Мински, обозначающий финансовые учреждения, настолько большие и имеющие такое количество экономических связей, что их банкротство будет иметь катастрофические последствия для экономики в целом
Фото: Сергей Коньков/ТАСС