Российские самолеты и вертолеты уже больше месяца участвуют в боевых действиях в Сирии, нанося удары по вооруженным отрядам «Исламского государства»* и других террористических групп. Как замышлялась эта воздушная операция? Как она сейчас идет? Почему США отказываются вместе с россиянами бить ИГИЛ*? На эти и другие вопросы военного обозревателя «КП» Виктора Баранца отвечает Главнокомандующий Воздушно-Космическими Силами России генерал полковник Виктор Бондарев.
— Виктор Николаевич, как вы понимаете смысл трагических сирийских событий?
— Ряд стран с помощью так называемой «умеренной» (а по сути — незаконной) вооруженной оппозиции предпринимали попытки свергнуть режим Асада. Но они просчитались. Видимо, думали, что стоит еще чуть-чуть нажать на Асада и его армию — и дело будет в шляпе. Нажать, возможно, и с помощью ИГИЛ.
— Но ведь самолеты США и их союзников больше года бомбили «Исламкое государство» (ИГ- организация, запрещенная на территории РФ — Ред.)…
— Да, «бомбили» так, что ИГ сначала взял под контроль 30%, а затем почти 75% сирийской территории вместе с крупными нефтепромыслами! Это была бутафория, имитация борьбы с террористами. У этой самой «умеренной» оппозиции силенок не хватало, чтобы свалить Асада. Мы слышали, что самолеты коалиции бомбят ИГИЛ, но никто не видел результатов. И если бы законная сирийская власть игиловцам сдалась, то ряды их увеличились бы многократно.
— Я видел Вас под Оренбургом на сентябрьских учениях «Центр-2015», где присутствовали Президент, министр обороны, начальник Генштаба. По легенде этих учений против крупных террористических формирований применялась наша авиация. Вы тогда смотрели в бинокль на удары своих летчиков по «террористам» в оренбургских полях и уже видели Сирию?
— Конечно, я (да и не только я!) догадывался, что наш Верховный главнокомандующий смотреть на развитие сирийских событий спокойно не будет. Потому что это в конечном итоге обернется против России. Поэтому тут все было понятно, все было предсказуемо. Я думаю, что для России этот вариант значительно лучше, чем мы бы ждали, когда вся эта свора придет к нашим границам.
— Почему было принято решение использовать прежде всего самолеты и вертолеты наших Воздушно-космических сил в Сирии, какая тут была идея?
— А что можно было еще применить? Стрелять каждый день ракетами? Это очень накладно. Да и ведь ИГИЛовцы — это высокомобильный бандитский сброд. Они на автомобилях, на велосипедах, на ишаках перемещаются. За ними на танках не нагоняешься. После каждого удара они меняют позиции. Другое дело — авиация. Исходя из этого, и принималось решение о той нашей боевой технике, которая там находится.
— С чего начиналась подготовка воздушной операции?
— Мы просчитали все возможные угрозы. Мы туда поставили не только истребители, штурмовики, бомбардировщики, вертолеты, но и зенитные ракетные системы. Потому что могут быть различного рода форс-мажорные обстоятельства. Допустим, угон боевого самолета на территории сопредельного с Сирией государства и нанесение удара по нам. И к этому мы должны быть готовы.
— Как наши самолеты и вертолеты добирались до Сирии?
— Самолеты летели сами, вертолеты перевозили. Потому что боевого радиуса вертолета не хватает, чтобы туда долететь.
— У Вас не было разведданных, что американцы пронюхали переброску нашей боевой техники в Сирию?
— Мы сбили их с толку…
— Как именно?
— Не будем раскрывать нашу кухню стратегического прикрытия…
— И все же незадолго до начала операции (30 сентября — Ред.) один из генералов Пентагона заявил, что «самолеты русских готовы и они в ближайшие дни могут начать бобмежки»…Это была объективная информация?
— Мы в принципе были готовы начать уже через 3 часа.
— После приземления?
— Так точно.
— А может быть, они только делали вид, что не замечают переброски нашей боевой техники?
— Не думаю. Наше появление в Сирии и начало воздушной операции радикально сломало их планы в этом стратегически важном регионе. Российская армия всего за два последних года стала другой. Мы начали получать по 250 самолетов и вертолетов в год! Изменилась и система боевой подготовки. С 2012-го года у нас пошли внезапные проверки, которые научили нас очень многому. Ведь противник перед нападением не пришлет телеграмму: когда именно и на каком участке вторгнется в Россию. А внезапные проверки позволяют понять, в какой реальной степени боеготовности находится армия. Мы сейчас можем собраться для выполнения боевых задач за минимальное время. от все это и предопределило ту «прыть», с какой мы сработали в Сирии… Это не из-за того, что мы такие крутые перцы и были готовы с хода в бой ринуться. А из-за того, что тщательно изучалась вся инфраструктура и районы дислокации ИГИЛ. Мы тщательно вели разведку, мы получали информацию. Летный состав сидел в классах, изучал район предстоящих действий. Мы изучили все «чувствительные» для мирного населения Сирии места. Это мечети, школы, святые места, больницы, роддома, школы. Мы их пометили красными кружками . Чтобы туда ни в коем случае не упала ни одна бомба… .
— Пометили на карте?
— Да, у каждого пилота на карте вылета.
— Это было еще до начала операции?
— Конечно. Потому что по-другому мы не имели права себя вести.
— Вы можете назвать количество наших самолетов и вертолетов, поддерживающих с воздуха действия сирийской правительственной армии?
— Там более 50 самолетов и вертолетов. Именно столько, сколько нам необходимо. Больше пока не надо.
— По какому принципу отбирались летчики, штурманы, техники для работы в Сирии?
— Прежде всего отбирали тех, кто имеет боевой опыт. А потом укомплектовывали всеми, кто имел наиболее высокую подготовку.
— Как вы оцениваете уровень профессионализма своих летчиков?
— Я доволен, я горжусь своими пилотами.
— Какой был примерно средний годовой налет у этих ваших асов перед началом операции?
— Это был конец сентября, поэтому налет у летчиков практически у всех — за 100 часов. А с учетом того, что они находятся там, налет будет значительно больше.
— У Главкома Воздушно-космических сил есть возможность видеть и Сирию, и авиационные свои средства из космоса?
— Да, есть.
— А когда вы бываете в Национальном центре управления обороной, там в режиме онлайн вы все видите?
— А зачем? У меня свой пункт управления есть. Я и тут все что нужно, вижу…
— Прямо здесь, в Главкомате?
— Да. Надо лишь перейти в другое помещение…
— Как наши летчики в Сирии получают информацию о позициях ИГИЛ и других террористических формирований?
— Во-первых, это космос, конечно. Второе — это беспилотники. Третье — это авиационная разведка. Идет и оперативная информация от агентурной разведки. Поэтому каждую цель, каждую задачу, которая ставится, мы тщательно проверяем, согласовываем с местным руководством, генералами сирийских вооруженных сил, и потом принимаем решение по каждому объекту.
— СМИ США и других стран НАТО регулярно сообщают, что русские самолеты наносят удары по мирным жителям. Как вы реагируете на такую информацию?
— Я могу утверждать на 100 %, что этого быть не может. А то, что американцы и их подручные там выдумывают, — этого и следовало ожидать. Брехня — их информационное оружие. Им любыми способами надо опорочить нашу работу. Мы ее ведем прозрачно, — каждый день показываем миру. А возьмите работу американских пилотов в Афганистане. Они ее не показывают вообще! Да и что им показывать? Как они «по ошибке» афганскую свадьбу или госпиталь разбомбили?
— А если ИГ подорвет какую-нибудь мирную цель и скажет, что это русские сделали, чем будем крыть?
— А у нас есть координаты по каждой цели, у нас есть объективный контроль.
— Вы готовы это представить «обвинителям»?
— Мы готовы представить данные по любой цели, по любому объекту, по которому мы били. Кстати, бандиты из ИГИЛ собирают детей, свозят их в лагерь и начинают готовить из них смертников или диверсантов. Они прикрываются детьми.
— Как менялась интенсивность наших авиаударов по ИГ?
— В первый день мы 9 ударов нанесли. А потом до 80 ударов дошло. В среднем сейчас 50-60 ударов в сутки.
— Формирования ИГИЛ меняют тактику. Они начали прижиматься к мирным населенным пунктам, мечетям, больницам. Это вынуждает наших летчиков учитывать такие обстоятельства?
— Конечно.
— Каким образом?
— Они вынуждены бить противника более аккуратно. С другой стороны, это даже плюс, что террористы сейчас разбегаются со всех этих блокпостов, освобождая путь сирийской армии. Деваться им некуда, они прекрасно понимают, что стационарный объект будет нами уничтожен. Мелкие села они не занимают, потому что сирийская армия подходит, села эти они легко простреливаются артиллерией. И бандиты вынуждены сосредоточиваться в крупных городах или населенных пунктах. Это, опять же, против них играет.
— Почему?
— Потому что сирийской армии легче оцепить один крупный город и там дело свое доделать… А для нас единственная проблема — здесь должна быть филигранная работа пилота, чтобы по чувствительным для мирных сирийцев местам не нанести удар.
— Как достигается эта филигранность?
— Во-первых, разведка. Во-вторых, тщательно рассчитывается каждый полет, изучается каждая цель, высчитываются координаты этой цели, забивается все в машину. В машине перепроверяется несколько раз. Затем, когда летчик выходит на цель и есть какие-то малейшие сомнения в том, что будет недолет или перелет, он просто выполняет повторные заходы и после этого работает. Поэтому столько степеней защиты не позволяют пилоту ошибиться.
— Как нам удалось поделить сирийское воздушное пространство с американцами?
— Знаете, это, наверное, единственный пункт или согласованное решение, на которое и американцы, и мы пошли и подписали меморандум об использовании воздушного пространства.
— ВВС Сирии, Ирана, Ирака участвуют в боевых действиях вместе с нашими самолетами?
— Да, сирийские пилоты участвуют — и армейская авиация, и самолеты ударной авиации. Иракцы на своей территории также участвуют.
— И как вы оцениваете их профессиональные возможности?
— Что тут говорить… У них техника старовата по сравнению с нашей. Но благодаря боевому опыту, они также подтянули свои результаты, работают они неплохо.
— Они обучались на территории России?
— Да, практически все. Правда, в конце у них было свое летное училище, но в основном они выпускники наших.
— У нас есть там единый координирующий штаб с вашим представителем, который воздушные действия координирует?
— Да, конечно.
— Это генерал, это полковник?
— Генерал.
— В некоторых иностранных СМИ появилась информация о сбитых российских самолетах и вертолетах, даже видео показывали. Что вы можете сказать?
— Я скажу, что хотят выдать желаемое за действительное. Ппримтивные фальшивки. Слава богу, на сегодня у нас потерь нет.
— Как часто Вы получает информацию о состоянии нашего авиакрыла?
— Каждый день я начинаю работу именно с этого. В 8 утра мне докладывают.
— Одна из американских газет сообщала, что террористам в одном случае удалось обстрелять из реактивной артиллерии аэродром, в другом охрана аэродрома якобы, понесла тяжелые потери при нападении отряда ИГИЛ. Было нападение на аэродром?
— Нет, нападения на аэродром не было. Слава богу, что все живы, ни одного бойца мы не потеряли.
— Территория Сирии имеет очень специфичный ландшафт, бывают и песчаные бури. Все эти особенности как вы учитываете в боевой работе своих летчиков?
— Да, территория Сирии, особенно ближе к морю, имеет пересеченный ландшафт, немножко гористая, поросшая растительностью. Но дальше вся территория Сирии — практически ровная песчаная степная зона, больше пустыня. Поэтому основная задача у сирийцев — выбить их из горной лесистой местности и дальше переходить на равнину.
— Но там же сильные песчаные бури бывают, говорят, уже к концу года могут запылить…
— Сейчас там начинается сезон дождей, и практически дня не проходит, чтобы там не было грозы. Главным образом, это случается днем. Поэтому мы, конечно, работать будем ночью. Хотя нам в принципе без разницы, — что днем, что ночью.
— Как складываются отношения гражданского населения Сирии и наших летчиков?
— Сирийцы прекрасно знают, где находится аэродром, с которого мы работаем. Мы там уже длительное время, и ни одного случая жалобы от сирийцев. Я на 100% уверен, что так и впредь будет.
— Работа наших самолетов и вертолетов в Сирии — это еще, наверное, и своего рода лаборатория, испытание нашей боевой техники в реальных боевых условиях?
— Безусловно. Мы проверяем всю технику, которая там находится, ее возможности. Мы проверяем средства поражения, как они себя ведут в той или иной обстановке. Естественно, мы не имеем права все это дело оставить без анализа, без изучения, без дальнейшего совершенствования и т.д.
— Прошла информация, что на одном из наших военных заводов уже в три смены работают… Якобы нашим летчикам в Сирии ракет не хватает…
— Чушь собачья! Мне пока еще ни один директор предприятия не позвонил, и не сказал, что, мол, выдыхаюсь.
— Как вы оцениваете эффективность этого оружия?
— Я считаю, что прекрасное оружие, оно себя хорошо зарекомендовало. Не зря же его и другие страны закупают. Поэтому жалоб не поступало. Разве что от тех, кого это оружие бьет…
— А что там за случай был, когда наш самолет залетел в воздушное пространство Турции? Из-за чего такой громкий шум и гам поднялся?
— Там наш самолет выполнял боевую задачу на севере Сирии. Была очень плотная облачность. Когда наш истребитель стал проходить вдоль границы с Турцией, аппаратура показала, что какие-то наземные средства ПВО пытаются делать захват боевой машины. Потому летчик был вынужден в считанные секунды сделать противоракетный маневр. Ну чуток забрался с турецкое небо. Что мы честно и признали…
— Генералы сирийские говорят, что успехи их войск на земле во многом определяются эффективностью действий российской авиации, которая расчищает им путь. Как Вы к такому комплименту относитесь?
— Как к заслуженному. Сегодня военная наука предусматривает, что изначально должны наноситься удары авиацией, высокоточным оружием, чтобы избежать лишних потерь. В чем преимущество авиации? Во-первых, это высокомобильный вид. Допустим, после обнаружения цели мы можем нанести по ней удар через 5 минут, если из зоны дежурства в воздухе работаем, или через 15-20 минут с аэродрома. Когда результат видно, внизу паника возникает и т.д. Это первое. Второе. Ни для кого не секрет, что самое страшное для тех, кто находится внизу, это безысходность, бессилие перед тем, что тебя бьют, а ты ничего не можешь сделать против. Вся эта злость перерастает в необдуманные ошибочные действия, которые в конечном результате оказывают хорошую помощь пехоте.
— Применение нашей боевой авиации в Сирии — это, в сущности, премьера Воздушно-космических сил. Это фактически первое участие ВКС в реальных военных условиях.
— Да. После 1 августа первое участие.
— И как вы оцениваете «премьеру»?
— Конечно, мощь нашего вида войск увеличилась. Решение Верховного главнокомандующего объединить в один «кулак» и космос, и противовоздушную оборону, и авиацию абсолютно правильное. То есть все сферы схвачены. И сейчас идет обкатка всего этого огромного «хозяйства», в том числе и в Сирии…
— Что вы напоследок хотели бы сказать своим подчиненным в Сирии со страниц «Комсомолки»?
— Я бы хотел прежде всего поблагодарить наших летчиков, техников, специалистов ПВО за их отличную работу там. Я хотел бы сказать слова огромной благодарности их семьям за то, что они понимают, что их мужья, сыновья, братья делают там очень важное дело. Меня очень радует, что нет ни одной жалобы, ни одного отказа, ни одного пожелания, чтобы оттуда уехать. А еще я хотел бы поблагодарить руководство страны и Минобороны за то, что мы получили прекрасную технику и можем решать любую задачу, которую нам поставят.