Готовы ли мы направить миллионы солдат, чтобы десятилетиями оккупировать другие страны?
Предположим, что «ястребы» добьются своего — и США сделают все, чего бы это ни стоило в военном плане, чтобы воевать с ИГИЛ и уничтожить его. Что тогда?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно серьезно относиться к итогам других случаев военного вмешательства, которое предпринимали США в последнее время на Большом Ближнем Востоке. В 1991 году, когда президент Буш-старший выбил армию Саддама Хуссейна из Кувейта, американцы возликовали, посчитав, что одержали решающую победу. Десять лет спустя Буш-младший, казалось бы, превзошел своего отца, низвергнув Талибан в Афганистане, а затем разделавшись и с самим Хуссейном — лихо освободив сразу две страны за короткий промежуток времени, гораздо быстрее, чем американцы выбирают президента. Еще через десять лет освободительными акциями занялся Барак Обама, свергнув ливийского диктатора Муаммара Каддафи в ходе «аккуратного» и весьма результативного вторжения ВВС США. Госсекретарь Хиллари Клинтон тогда произнесла незабываемую фразу: «Мы пришли, мы увидели, он мертв». И точка!
В действительности последующие события в каждом из этих случаев свели на нет первоначальные заявления об успехе или о полной победе. Возникли непредвиденные последствия и многочисленные трудности. Оказалось, что «освобождение» — это лишь прелюдия к непрекращающемуся насилию и социальным потрясениям.
Ведь само существование «Исламского государства» (ИГИЛ) сегодня является окончательным приговором тем войнам в Ираке, которыми руководили президенты отец и сын Буши, каждого из которых подстрекал к этому преемник-демократ. В результате фактического сотрудничества четырех администраций подряд Ирак превратился в то, чем он является сегодня — неработоспособное, не справляющееся со своими функциями квази-государство, не способное контролировать свои границы или территорию, и при этом служащее приманкой и источником вдохновения для террористов.
США несут всю моральную ответственность за весь хаос, творящийся здесь. Если бы не безрассудное решение США вторгнуться и оккупировать страну, которая, при всех ее преступных действиях, не имела никакого отношения к теракту 11 сентября, «Исламского государства» просто не было бы. Если следовать знаменитому правилу «разбил — покупай» (по аналогии с действующим в магазинах правилом Pottery Barn Rule, согласно которому покупатель, разбивший выставленный товар, должен его купить), которое в политике приписывают бывшему Госсекретарю Колину Пауэллу, то после того, как мы десять лет назад разнесли Ирак вдребезги, мы вряд ли теперь можем заявлять, что ИГИЛ не наш.( Свернуть )
Правда и то, что США обладают достаточным военным потенциалом, чтобы разделаться с этим «халифатом». Действительно, и в Сирии, и в Ираке ИГИЛ продемонстрировал вызывающую беспокойство способность захватывать и удерживать значительные пустынные территории, равно как и населенные пункты. Правда, таких успехов ИГ добилось на фоне слабо мотивированных местных вооруженных сил, уровень которых, в лучшем случае, можно считать посредственным.
В этом отношении воинственно настроенный и скорый на расправу редактор The Weekly Standard Уильям Кристол (William Kristol), конечно же, прав, заявляя, что в условиях ближнего боя хорошо вооруженный 50-тысячный американский контингент при поддержке достаточного количества самолетов не оставил бы от «Исламского государства» и мокрого места. И, вне всякого сомнения, за этим вскоре последовало бы освобождение различных населенных пунктов — оплотов ИГИЛ — таких как Фаллуджа и Мосул в Ираке и Пальмира и Ракка («столица» ИГ) в Сирии.
После недавних терактов в Париже среди американцев все больше отмечается стремление реагировать именно таким образом — путем эскалации напряженности. Всякий и каждый (скорее, за исключением нынешнего обитателя овального кабинета) одобряет активизацию военных действий США в борьбе против ИГИЛ. А почему бы и нет? Что плохого может случиться? Как говорит Кристол, «не думаю, что там могут возникнуть какие-то особые непредвиденные побочные результаты и неблагоприятные обстоятельства».
Это заманчивая перспектива. В условиях непрерывного наступления самой мощной армии за всю историю человечества ИГИЛ не от большого ума (а значит, маловероятно) предпочтет обороняться в духе битвы за Аламо. Ба-бах! Ура! Мы победили. Они проиграли. Миссия выполнена.
Конечно же, эта фраза напоминает ту эйфорию, которая возникла поначалу после операций «Буря в пустыне» в 1991 году, «Несокрушимая свобода» в 2001 году, «Иракская свобода» в 2003 году и «Одиссея. Рассвет» во время вторжения в Ливию в 2011 году. То и дело возникали непредвиденные и довольно печальные последствия военного вторжения США. В Кабуле, Багдаде или Триполи «крепости Аламо» были взяты, но враги рассредоточились или переродились. И конфликт продолжался дальше. Заверения Кристола, что на этот раз все будет совсем по-другому, следует принимать более, чем скептически. Так что давайте начистоту.
Глобальная война, новая версия
Почему предполагаемые и фактические результаты так часто не совпадают? Почему очевидные военные успехи периодически приводят к росту насилия и еще большему беспорядку. Прежде чем следовать советам Кристола, американцам было бы неплохо подумать над этими вопросами.
Даю подсказку — профессор Элиот Коэн (Eliot Cohen). Вскоре после терактов 11 сентября Коэн — один из выдающихся американских военных историков и теоретиков — назвал конфликт, в который вступили США «четвертой мировой войной» (согласно этой формулировке холодная война становится «третьей мировой войной»). Если не считать определенных неоконсервативных кругов, это определение не прижилось. Однако спустя почти полтора десятка лет этот профессор Университета имени Джона Хопкинса и бывший чиновник Госдепартамента продолжает отстаивать свою теорию. В своем эссе, написанном для издания The American Interest сразу же после недавних терактов в Париже, он возвращается к этой своей теме. «В 2001 году была четвертая мировая война, — настаивает на своем Коэн. — Четвертая мировая война идет и сейчас». И с немалой пользой для нас он обстоятельно разъясняет — по крайней мере, некоторые причины, заставившие его обозначить этот конфликт такими возвеличивающими и выразительными терминами.
Так уж вышло, что я как раз считаю, что в корне неверно сравнивать наши сегодняшние раздоры с исламским миром с крайне разрушительными конфликтами, происходившими в прошлом веке. Хотя такое сравнение предполагает, что американцам в данных обстоятельствах следует очень серьезно задуматься.
Сейчас в США люди довольно часто путаются в понятиях и не могут разобраться, что собой представляет война. В результате такого неправильного использования, злоупотребления этим словом, и прежде всего забывчивости мы исказили его смысл практически до неузнаваемости. Следствием этого, помимо прочего, является то, что слишком часто рассуждения о войне можно услышать из уст людей несведующих.
Чего не скажешь о Коэне. В том, что касается войны, он не тешит себя иллюзиями. Говоря на эту тему, он разъясняет все детали, чтобы мы поняли, что война означает и к чему она приводит. Активно высказываясь о четвертой мировой войне и подчеркивая ее значение, он оказывает нам большую услугу — даже если сам, наверное, хотел сказать совсем о другом.
Что же, по мнению Коэна, будет главной отличительной чертой этой войны? «Во-первых, ее продолжительность, — пишет он. Эта война, видимо будет длиться до конца моей жизни, до тех пор, пока не состарятся мои дети». При том, что политические лидеры США, похоже, не желают «объяснять, насколько высоки ставки», Коэн разъясняет все прямо и без прикрас. Камнем преткновения, утверждает он, является сам американский образ жизни, причем, «речь идет не о рок-концертах и алкоголе в ресторанах, а о более фундаментальных правах на свободу слова и вероисповедания, о равноправии женщин и, самое главное — свободу не бояться и свободу мысли».
Учитывая, что поставлено на карту, Коэн высмеивает склонность администрации Обамы рассчитывать на «терапевтические бомбардировки, которые на какое-то время помогут унять зуд и жжение, но от нагноения ран не избавят». Время подобных полумер давным-давно прошло. Чтобы одержать победу над ИГИЛ и «идейно близкими ему группировками», Соединенным Штатам придется «убить большое количество людей». Для этого Вашингтону необходим «долгосрочный план, направленный не на „сдерживание“, а на разгром врага». Даже при наличии такого плана добиться победы можно будет очень нескоро, и «путь к этой победе будет длительным, кровавым и финансово затратным».
Прямота и конкретика высказываний Коэна — при всей их непримиримости и жесткости — должны внушать нам уважение. Если четвертая мировая война — это именно то, к чему мы готовы, и то, что у нас сейчас происходит, тогда уничтожение «Исламского государства», возможно, является важнейшей задачей на ближайшую перспективу. Но вряд ли это определит итог войны. Помимо ИГИЛ постоянно возникают все эти «идейно близкие ему группировками», на которые Соединенным Штатам надо будет обратить внимание еще до объявления об окончательной и бесповоротной победе.
Отправка тысяч американских военнослужащих для «зачистки» Сирии и Ирака, как предлагают Уильям Кристол и другие, позволит в лучшем случае выиграть одну военную кампанию. Для победы в более масштабной войне потребуются гораздо более серьезные и напряженные усилия. Коэн это понимает и одобряет. И настоятельно советует другим обратить на это внимание.
Здесь мы подошли к сути проблемы. По крайней мере, 35 последних лет — то есть, задолго до терактов 11 сентября — США «воюют» в различных частях исламского мира. И нигде Америка не продемонстрировала готовности или способности закончить эту войну. Политика Вашингтона подобна лечению рака, когда в один год назначают легкую химиотерапию, а в следующем году — один сеанс радиотерапии. Такая грубая и порочная практика как нельзя лучше характеризует военную политику, которую проводят США на Большом Ближнем Востоке на протяжении нескольких десятилетий.
При том, что неутешительные результаты войны в Ираке, длившейся с 2003 по 2011 годы и еще более длительной войны в Афганистане можно объяснить многими причинами, нерешительность Вашингтона при проведении этих кампаний — это предмет ее особой «гордости». И то, что большинство американцев, возможно, придут в ярость, услышав слово «нерешительность», свидетельствует о том, насколько они заблуждаются в отношении истинной сущности войны.
Например, по сравнению с войной во Вьетнаме, действия Вашингтона в ходе боевых действий во время своих основных войн после 11 сентября, несомненно, были нерешительными и половинчатыми. Учитывая, что страна в целом предпочитает выполнять задачи, рассчитанные на мирное время, Вашингтон не удосужился ни направить на войну больше солдат, ни захотел оставаться в зонах конфликта до полного завершения войны. Да, мы убили десятки тысяч иракцев и афганцев. Но если для победы в четвертой мировой войне, как пишет Коэн, мы должны «сломать хребет» врагу, то тогда мы точно убили меньше, чем было надо.
Кроме того, американцы не очень-то и хотели погибать ради победы. Во время войны в Южном Вьетнаме погибло 58 тысяч американских солдат, тщетно пытавшихся обеспечить этой стране шанс на выживание (кстати, Вьетнам жив и здоров, а 58 тысяч янки мертвы. Смысл? — М1). А в Ираке и Афганистане, где, по всей видимости, на кон было поставлено гораздо больше, мы вообще «вышли из игры», потеряв лишь 7 тысяч военнослужащих.
Было бы глупо, если бы американцы слушали таких людей как Уильям Кристол, которые даже сейчас вводят наших граждан в заблуждение, создавая иллюзии о том, что война — это дело «чистое» и несложное. Вместо этого им бы лучше прислушаться к тому, о чем говорит Коэн, который знает, что война это дело трудное и грязное.