Экономист Павел Данейко: когда в России говорят о мировом финансовом кризисе, они ошибаются, это кризис «сырьевых» стран

За всю историю капитализма было три мировых экономических кризиса. Первый уже мало кто помнит, он произошел в 1825 году, тогда родился «Капитал» Маркса. Второй прогремел в 1929—1931 годах. И, наконец, последний мировой экономический кризис произошел в 2007—2009 годах. На самом деле подобные кризисы случаются тогда, когда происходит перестройка системы. В частности, кризис 2007—2009 годов — это завершение поисков того, как создать экономику с дешевыми деньгами и без инфляции. Это была мечта многих, и ее удалось воплотить в жизнь.

На конец последнего финансового кризиса наложилось завершение цикла роста цен на сырье, который также носит циклический характер. Это было неизбежно по одной простой причине: при росте цен запускаются определенные рыночные механизмы.

Первое: начинается инвестирование в проекты по добыче сырья, которые при низких ценах были бы неэффективны. Так развиваются новые технологии. Типичные примеры — сланцевая нефть, сланцевый газ. Первичная цена входа в эту технологию была высокая. Но не забывайте, что есть давно открытое The Boston Consulting Group правило «кривой опыта», которое гласит: удвоение опыта ведет к снижению издержек на 15—30%. Говоря проще, если мы с вами стартанули проект по добыче сланцевого газа, то через 5—6 лет получим уже гораздо более низкий уровень затрат. Сегодня мы видим это в США, где закрыто 60% буровых установок, но при этом объем добычи нефти остался прежним.

Одновременно включается и другой регулятор — снижение спроса на дорожающие ресурсы. Начинаются инвестиции в технологии, которые используют дорожающий ресурс более эффективно. Так мы увидели рост «зеленой» энергетики, появление все более экономичных автомобилей. Например, в Германии принят технический стандарт дома, который начнет работать с 2017 года. В соответствии с ним функционирующее здание потребляет ноль киловатт энергии — оно само ее генерирует.

В результате этих двух трендов в какой-то момент происходит перелом развития рынка, и цены начинают снижаться. Как правило, за этим следует достаточно долгий период устойчиво низких цен, которые в конце концов опять начинают расти. Исходя из предыдущих «волн» роста и спада цен на энергоносители, мы можем относительно точно предсказать, сколько будет длиться каждый из этих этапов в будущем. Нефтяное «дно» или близко, или уже достигнуто. Если сравнивать минимальные цены, которые были в прежний цикл (в 1991 году они составляли $9 за баррель), получается, что с учетом того, как за это время обесценился доллар, мы близки к этому самому «дну». Следом можно ожидать длительный, порядка 10 лет, период сдержанных цен. А после — вновь рост.

Но стоит оговориться, что на этот раз углеводородный цикл может быть нарушен, потому что сейчас появились совершенно новые «переменные» — субституты углеводородов (то есть их заменители). В качестве субститутов выступают альтернативная энергетика и альтернативные способы ее использования — электромобили и т. д. И вот мы видим давление этих субститутов на стоимость углеводородов, они могут сделать их дешевыми на более длительный срок. В Дании уже сегодня 40% электричества — «зеленое». В позапрошлом году в США ветровая и солнечная электроэнергия без дотаций была дешевле, чем газовая.

Естественно, что на спаде углеводородного цикла меняется картина мировых финансовых потоков. Поэтому сейчас, когда в России говорят «мировой финансовый кризис», они ошибаются: это кризис «сырьевых» стран. Никакой катастрофы, вполне нормальное, предсказуемое явление. Посмотрите: Саудовская Аравия к этому кризису готовилась, и сейчас у них все не так уж и плохо. Еще один положительный пример — Норвегия. Это страна, которая первый взлет «нефтяного» благосостояния пережила, готовясь к неминуемому падению цен на углеводороды, и теперь ее экономика от подобных перепадов не сильно страдает. А все остальные страны попали в «ловушку счастья», грубо говоря, бабло поперло и с каждым днем его становилось все больше и больше. В результате у многих людей возникло ощущение, что это навсегда. Мы ведь отказываемся думать о плохом даже на бытовом уровне. Непонимание происходившего в верхах некоторых «сырьевых» стран я бы даже отнес к вопросам не экономическим, а психологическим.

Также я слышу странные разговоры по поводу рухнувшего китайского рынка. На самом деле рухнул китайский фондовый рынок, а это две большие разницы. Учитывайте, что экономика Китая сейчас растет на 5—7% в год. Для любой другой страны такой рост — это просто прекрасно.

Другое дело, что российские лидеры думали, что китайский рост будет бесконечным, и Китай станет их стратегически важным партнером, но опять же, они, видимо, забывали: если что упало, то поднимется, если долго поднимается — обязательно упадет.

Мировая экономика просто входит в другой цикл, где драйверами роста будут развитые экономики — такие, которые производят, создают, а не выкачивают из земли. Но это лишь одна часть того, что сейчас происходит. Вторая часть — мы сейчас наблюдаем формирование принципиально новой технологической базы, которая может привести экономистов в растерянность.

Экономика как наука возникла при капитализме. Сам капитализм — это такой мир, где есть два субъекта: оба полные, упитанные, но один — в цилиндре с сигарой, а другой — в кепке профсоюзов. И все это время они ведут диалог о том, как делить пирог. Так выросла пенсионная система, социальные блага, нынешняя организация общества. Но самое главное — капитализм строился на все большем вовлечении ресурсов в переработку, благодаря чему пирог рос. Именно тогда появился главный показатель успеха — валовый внутренний продукт.

Но новая экономика строится на экономии ресурсов. Это означает, что мы перерабатываем сырья и выпускаем продукта все меньше и меньше, а живем при этом все лучше и лучше. Понять это на первом этапе будет очень сложно. Уже есть ростки такой экономики, которые доказывают состоятельность подобных принципов. Один из примеров — Uber, который показал, что нам не надо столько машин, раздутого штата таксомоторных парков, чтобы закрыть свои потребности. То есть качество осталось прежним, а вот затраты значительно сократились.

Еще пример. Дрель в немецкой семье по статистике работает за десять лет меньше десяти минут. И если к вам, говоря образно, прилетит дрон с такой дрелью и она сама сделает дырку, то вряд ли вы будете покупать продукцию Bosch, а скорее просто возьмете ее в аренду…

Нынешний тренд экономики — это экономия. Мы пока живем невероятно неэкономно. Вот представьте себе: тратим деньги на добычу барреля нефти, после — на то, чтобы его довезти, платим за переработку, а потом заливаем его в бак автомобиля и получаем КПД 40—50%. Сколько мы выбросили продукта!

Новый тренд снижения транзакционных издержек позволит оптимизировать нашу структуру потребления. Но средний класс пострадает в значительной степени. Что действительно станет проблемой, так как долгое время средний класс занимался тем, чем сейчас занимаются компьютеры: это были квалифицированные люди, которые считали — делали отчеты, подбивали балансы, сидели в банках.

Это, конечно, вызывает определенные панические настроения, но на самом деле все не так страшно. Интернет открывает перед каждым невероятные пространства для трудоустройства. Убивая старые профессии, он рождает совершенно новые направления.

Теперь о том, как это все коснется Беларуси. Курс белорусского рубля привязан к курсу рубля российского, а он привязан к нефти. Это то, что отражает нынешние колебания национальной валюты. Поэтому, когда дно будет нащупано, а произойдет это в моем понимании скоро, этот фактор девальвации будет элиминирован, и мы получим более стабильную валютную ситуацию. Но нужно понимать, что девальвация сейчас и предыдущие девальвационные кризисы — это разные вещи. Тогда это были финансовые кризисы, которые длились полгода — девять месяцев, и потом все возвращалось на круги своя.

Сегодня же два основных рынка — Россия и Украина, — где Беларусь продавала свою готовую продукцию, которая попадала под концепцию «почти европейское качество по приблизительно китайской цене», рухнули. Мы получили ситуацию наоборот: поток товаров уже идет оттуда, они оказались более дешевыми и приемлемыми по качеству. А это значит, что «отскока» на прежние позиции уже точно не будет. Мы оказались в другой экономической реальности. И чтобы из нее выйти, надо поменять основные рынки сбыта и заново создавать эффективный бизнес.

Есть такая поговорка: в растущей марже прячутся все ошибки. Сейчас, когда маржа упала, стало понятно, что многие наши компании управляются неэффективно. Я в первую очередь говорю о частном секторе, информацией о котором располагаю. И скажу вам: они учатся, работают над этим. Насколько государственный сектор готов, трудно судить, потому что у меня коммуникации с такими компаниями практически нет.

Подводя итог, предположу, что этот год для белорусской экономики будет самым тяжелым. А в 2017 году можно ожидать небольшой рост, по крайней мере в секторе частных компаний. Если мы сможем увеличить долю экспорта в другие страны, а не в Россию, связка с российским рублем и опосредованно с ценой на нефть будет слабеть.

Помимо всего прочего, не стоит забывать о традиционном давлении на белорусскую экономику, идущем от неэффективного государственного сектора, который приходится постоянно дотировать. Поэтому остается актуальным вопрос: будет ли проведена реформа, после которой, наконец, закроется эта бесконечная дыра. Безусловно, это большой вызов: в эпоху роста проблема стояла не так остро, а сегодня приходится смотреть нелицеприятным фактам в лицо. Такая реформа — сложная задача. Часть предприятий надо закрыть, провести переквалификацию рабочей силы. Получается замкнутый круг: у нас нет эффективно действующей социальной системы адаптации людей, которые потеряли работу, поэтому их увольнять нельзя. А чтобы их не увольнять, надо поддерживать неэффективные госпредприятия. Как ни крути, часть госкомпаний, сколько их ни поддерживай, рано или поздно умрет, и вполне вероятно, это будет что-то из «фамильного серебра», которым мы так гордились.

***

Автор: Павел Данейко — экономист, генеральный директор Бизнес-школы ИПМ. Опыт работы в наблюдательных советах Silvano Fashion Group, СП ЗАО «Милавица», ЗАО «Юнитер», CASE (Украина). Один из создателей и в прошлом ректор Moscow Business School. Управленческий и консультационный опыт — более 25 лет. Преподаватель программы Executive MBA.

Источник