После поистине жарких обсуждений российско-украинского конфликта и сирийского вопроса общественность переключилась на новую «жертву». Теперь утро почти каждого более-менее заинтересованного в политике и экономике человека начинается не с кофе, а с мониторинга цен на нефть.
Быстро меняющиеся темпы роста-падения цены за баррель «черного золота» никого не оставляют равнодушным: не успели трубы всевозможных СМИ отгреметь по поводу заморозки цен исоглашения России с ОПЕК от 11 февраля, как история нарисовала новые обороты – по итогам торгов нефть снова дорожает после сообщения о сокращении числа работающих буровых скважин в США. Иными словами, плавать в нефтяном море информации становится все труднее.
Своеобразным «маяком» в этом вопросе послужит интервью с Владимиром Сергеевичем Покровским, кандидатом экономических наук и советником директора филиала Gazprom Innetnatinal.
PolitRussia.com: Несмотря на возникшие разговоры о так называемом «соглашении» о заморозке и стабилизации цен на нефть, она все равно продолжает падать. Почему, на Ваш взгляд, это происходит?
Владимир Покровский: У каждой страны и у каждой крупной нефтяной компании есть своя завоеванная потом и кровью доля мирового рынка, неважно где: в США, в Европе или в Китае. Поэтому тот, кто уступит ее или сбавит обороты в поставках нефти, рискует навсегда эту «золотую жилу» потерять. Если та или иная добычная компания или та или иная страна, в условиях оскудения спроса на нефть, снизит темпы прироста в добыче нефти, то эту нишу тут же заполнят другие, неважно какие, компании, мелкие или крупные. То есть, свято место пусто не бывает.
PR: Получается, что, по Вашим прогнозам, договориться о стабилизации не удастся?
В.П.: Договориться о стабилизации цены – это так же реально, как уговорить двух женщин, борющихся друг с другом за одного мужчину, относиться друг к другу по-товарищески. Это маловероятно. Здесь надо исходить из цели производства и экспортирования нефти — для ее продажи. А продать надо в той, завоеванной, доле рынка, и если вы ее освободили, то ее тут же займут ваши конкуренты. Цена на нефть примерно одинаковая для всех рынков: никто не будет продавать за 400 долларов, если в конкретном регионе или бассейне цена составляет не больше 300 долларов, поэтому цена здесь, в общем, равная для всех. Здесь главное – сохранить долю в рынке.
PR: Насколько России, на Ваш взгляд, нужна договоренность с ОПЕК?
В.П.: Есть возможность сговора с максимальными крупными производителями нефти, что и представляет ОПЕК. Эту организацию можно рассматривать как некое содружество конкурентов. Договоренность с ОПЕК будет только тогда корректной, а для России — и эффективной, когда все нефтеэкспортирующие страны разом снизят цену на сырую нефть. Но этого не произойдёт. Хочется добавить — никогда! Отошлю слушателя к притче о змее, пересекающую реку, и скорпионе, не умеющем плавать и сидящем у неё на спине.
Рубль, точнее — его ценность, считается зависимым от уровня мировой цены нефти. И в первую очередь правящая элита страны старается остановить падение рубля именно потому, что за падением рубля больше 100 рублей за доллар (общепризнанный показатель ценности рубля) возможен социальный взрыв или нечто такое, что для Правительства категорически невозможно.
Российским компаниям соглашение с ОПЕК невыгодно: когда-то в Министерстве топлива и энергетики разрабатывали прогноз уровня добычи нефти на 2020 год; это было в 2003-2004 году. И там стояла цифра в 490 миллионов тонн годовой добычи нефти уже на поверхности, закачанное в трубу «Транснефти». Тогда добывалось 407-410 миллионов тонн в год – это по всем компаниям, и крупным, и мелким. 480 миллионов тонн закачки достигли к 2008 году, хотя цифра была указана к 2020 году. То есть план уже тогда был перевыполнен. И каждый владелец (системный акционер) хочет комфортное место в списке «Форбс». И только указ «сверху» их останавливает. Точно так же, как крупные акционеры противятся всеми силами приватизации «Роснефти».
Ошибочно полагать, что именно цена на нефть обуславливает соотношение рубля и доллара. Это – корреляция, а функция состоит в явлении под кодовым названием «народно-хозяйственная эффективность». Признанный факт, что правительственная казна насыщается за счет пошлин на экспортные углеводороды. Но 100-120 долларов за нефть мы в скором времени уже не получим: если это и случится, то не раньше 2030-х годов. Посему остаётся единственный путь, как в речи Вождя в 1931-м и Грефа в 2016-м, — развивать высокотехнологичные отрасли производства
PR: На данный момент единственной страной, открыто сопротивляющейся соглашению о стабилизации, является Иран. Возможно ли прийти к какому-то компромиссу с ним в решении вопроса о «заморозке» цены на нефть?
В.П.: Ирану полтора десятка лет запрещали вывозить свою нефть, и он хочет наверстать упущенное. Договориться с Ираном примерно настолько же просто, как уговорить женщину на восьмом месяце беременности не рожать.
PR: Почему Соединенные Штаты приняли решение о поставке нефти на внешние рынки именно в тот момент, когда перенасыщение нефтяного рынка было очевидным?
В.П.: Как писал когда-то Лермонтов, «досадно было – боя ждали». Эта битва была не особенно нужна, но в последний момент обе стороны хотели схватиться. Перенеся наши рассуждения на Штаты, поймем, что та часть элиты, которая хотела опустить барьеры для экспорта, победила, но они сделали это с опозданием. И здесь, на наш взгляд, две причины: у России, размышляют в администрации американского президента, есть один основной источник доходов — экспортная пошлина на нефть, каковая пропорционально зависит от мировой цены; это напоминает историю о том, как когда-то Рейган говорил о том, что нужно запустить спутник с ядерной накачкой и поражать все объекты, которые поднялись на 400 метров от земли. И добавлял, что если мы им (русским — прим. ред.) проиграем в этой войне, то, по крайней мере, разорим. Эту сторону вопроса нельзя отбрасывать. А во-вторых, параллель с Бородинским сражением: так долго стремились, что это обратилось в самоцель. Не знаю уж, главная это роль или нет, но это таковая двойственность присутствует в их целеполагании.
Фото Politrussia