Жила-была прекрасная семья. Муж и жена, чуть за 60. Женатый сын, почти 30. Его дочь, семилетняя девочка. И была еще мама мужа, Клара Николаевна, 85 лет. Такая вот дружная, интеллигентная, многопоколенная семья.
Правда, от настоящей, старинной многопоколенной семьи ее отличало то, что все они жили поврозь.
Сын с женой и дочкой жили в Петербурге, а муж и жена — в Москве. Прабабушка Клара Николаевна тоже жила в Москве, причем в соседнем подъезде, в маленькой квартире. Так что за ней было очень удобно присматривать — простите мне такое не совсем уважительное слово, но оно здесь подходит более всего. Поскольку прабабушка, слава создателю, не нуждалась в сиделке. Но проследить, как она пообедала, все ли лекарства приняла, постирать ее белье, убрать в квартире все-таки надо было.
Уже четыре года эти самые супруги (которых сын и его жена называли «бабушка и дедушка») летом снимали дачу и брали к себе внучку на месяц. Почему только на месяц, а не на все лето? А потому, что они — несмотря на пенсионный возраст — еще работали и могли полностью посвятить ребенку только свой отпуск. В этот месяц они не только гуляли с внучкой, водили ее на речку и все такое — они еще несколько раз возили девочку в Москву: в цирк, на концерт, в кафе…
Вот такая, можно сказать, семейная идиллия.
Но эта идиллия была нарушена письмом, которое дети (то есть сын и его жена) получили из Москвы от своих родителей. Получили загодя, аж в феврале.
«Дорогие Костя и Наташа! — говорилось в письме. — Мы уже четыре года берем к себе Настеньку на месяц, тем самым освобождая вас на время отпуска: вы в это время ездите отдыхать. Мы очень рады, что смогли вам помочь, да и нам приятно провести время с нашей любимой девочкой.
Но сейчас мы предлагаем сделать вот что. У нас есть возможность съездить в Черногорию на три недели, и мы готовы взять с собой Настю. А вы, если вам не трудно, на это время возьмите к себе вашу бабушку, Настенькину прабабушку, Клару Николаевну. Лучше всего будет, если вы снимете дачу где-нибудь в пригороде — хоть под Сестрорецком, хоть в Комарове, хоть вблизи Царского, возьмете отпуск и проведете его с Кларой Николаевной. Пару раз съездите с ней в Петербург, погуляете по Летнему саду, по Дворцовой, отведете в Эрмитаж, еще в какой-нибудь музей, угостите обедом в хорошем кафе…»
Сказать, что адресат был изумлен, ошарашен, огорошен, — это ничего не сказать.
Родителям Настеньки показалось, что их папа и мама (они же свекор и свекровь) объелись мыла. Или обкурились вредной травой.
Однако надо было что-то отвечать этим ополоумевшим старикам. Получился вот такой диалог:
— Но ведь нам надо отдохнуть!
— Нам тоже. Годы идут. Нам уже трудновато одновременно пасти Настеньку и присматривать за бабушкой, ведь мы ее всегда берем на дачу, а в Черногорию ее везти нельзя, все-таки ей за 80.
— А может, вам тогда не ехать в Черногорию? Может, лучше опять на даче?
— Да нет, мы уже собрались. Давайте снаряжайте Настю и готовьтесь встретить бабушку.
— Вы всерьез хотите, чтоб мы отказались от отпуска и пасли прабабку?
— Зачем отказываться? Снимите дачу и отдыхайте на здоровье.
— С прабабушкой? Ей же надо готовить, мыть за ней посуду и вообще смотреть за ней!
— Но мы ведь тоже будем отдыхать с внучкой! Мы тоже будем для нее готовить, мыть, стирать. Все время за ней следить, особенно на прогулке. Какая разница? Бабушку, слава богу, не надо одевать-раздевать и купать перед сном. Она не убежит играть без спросу. И не будет клянчить чупа-чупс.
— Не смешно! И вообще, как вы можете сравнивать! Настенька же маленький ребенок! С маленьким ребенком приятно повозиться. Искупать, ноготки постричь, носочки надеть. А мы молодые, нам хочется погулять, отдохнуть, оторваться, оттянуться! Мы год работали! Мы заслужили отдых!
— А Клара Николаевна — заслуженная старушка. Она сорок восемь лет работала. С двенадцати лет. В войну, в эвакуацию, у станка стояла. Меня вырастила. Тебя нянчила. Разве она не заслужила погулять вокруг Царскосельского пруда?
— Не дави на меня чувством долга! И патриотизмом тоже! Мы не на митинге!
Так ни до чего не договорились.
После этого разговора отношения между молодыми и стариками, ясное дело, слегка напряглись и сильно охладели.
Кто тут виноват?
Неужели не догадались?
Виноваты, как всегда, международные монополии. Они же — транснациональные корпорации. Короче, виноват мировой капитализм.
Озабоченные ростом прибылей, эти корпорации и монополии в середине семидесятых изобрели новый, очень эффективный способ выкачивания денег из населения. Изобрели так называемую молодежную моду. Выбросили на рынок тучу всевозможных товаров для подростков и детей — такую тучу, какой до Второй мировой войны видано не было. Начали мощнейшие рекламные кампании. Зачем? Чтобы родители раскошеливались на своих детей, покупая ненужные, да еще вдобавок неноские и ломкие вещи. Чтобы дети мертвой хваткой вцеплялись в родителей: «Купи, купи, купи, купи!!!»
В условиях советской (да и не только советской, и довоенной европейской тоже) бытовой бедности родители говорили ребенку, который что-то выпрашивал: «Да ты посмотри, как все кругом живут!» То есть умерь свои аппетиты.
Сейчас роли переменились, сейчас ребенок (и особенно подросток) говорит родителям ровно то же самое, но уже с другим смыслом: раскошеливайтесь, чтобы я мог соответствовать. В том числе вашему взрослому статусу.
Вот и приехали: упакованный ребенок, одетый в брендовые шмотки, возлежащий на дорогущей прогулочной коляске, а позже разъезжающий на дорогущем велосипеде (а там и на автомобиле), снабженный разнообразными и самоновейшими гаджетами и девайсами, учащийся в дорогой школе, стал символом высокого социального статуса родителей. Да плюс еще непременное «личное пространство ребенка», «свободный выбор ребенка» (это чтобы памперсы разных цветов и чтобы он их непременно сам выбирал).
Отдельные радикалы уже подумывают об избирательных правах ребенка.
А ведь правда: ребенку жить при этой власти с двух лет до шести, так что он имеет право сам выбрать, кто ему больше нравится — дядя Тра или тетя Кли.
Так или иначе, в последние десятилетия сложилась своего рода «педолатрия», служение ребенку и подростку, сакрализация этого капризного и алчного потребителя.
Который, конечно же, лично ни в чем не виноват. Он лишь инструмент по выкачиванию денег из родителей. Монополии-корпорации, я же говорю (здесь должен быть смайлик: ирония).
Но маска прилипает к лицу, а роль становится образом действий и мыслей.
Не так давно в большой компании я вспомнил смешную сценку, свидетелем которой был, а было мне лет шестнадцать самое большое. То есть дело было в середине шестидесятых.
Мама говорила дочке, моей подружке по даче, к которой я пришел позвать ее гулять на речку. Мама, кстати, была в фартуке и с веником в руке, это тоже отчасти важно.
«Джульетта, — сказала мама, — в 14 лет влюбилась и умерла от любви, а ты в 15 лет не можешь задницу поднять, пол подмести!»
По-моему, это забавно. Но нашлись люди, которые подняли вопрос на принципиальную педолатрическую высоту.
«Маме двойка! — строго сказал один слушатель. — Ребенка нельзя унижать, тем более перед ровесниками!»
Во-первых, любую шутку считать унижением — в этом есть какой-то сутяжный раж, гадкое желание уличить и ущучить. А во-вторых, этому строгому моралисту, поставившему чужой маме двойку, лет двадцать пять, не более.
То есть человек, который практически всю свою жизнь был под полной защитой и на полном иждивении своих родителей, этак свысока оценивает пусть чужого, но все же родителя, человека, который уже дорастил своего ребенка до подросткового возраста, уже давно работает, служит своей семье.
Да, конечно, я либерал, то есть признаю право каждого иметь свое суждение. Но либеральность, повторяю в сотый раз, не улица с односторонним движением.
Поэтому я тоже имею право сказать, что эта подростковая спесь мне не нравится. Она не основана ни на чем, кроме рекламы детских товаров.
У этой проблемы есть неожиданная и очень важная сторона.
Европейцы, и россияне в том числе, стали заметно меньше рожать. Да, есть различия по странам и по этносам, но в целом тенденция именно такова. Демографический спад, разумеется, зависит от многих причин. Тут и распространение средств планирования семьи, и ценность свободного времени, и женская занятость, и женская карьера, не говоря уже об отдаленных последствиях масштабных демографических катастроф. Все это, конечно, очень важно.
Однако есть, на мой взгляд, еще одна причина. Которая в иных случаях может стать той самой соломинкой, которая ломает хребет верблюду. Иметь детей стало очень дорого. Значительно дороже, чем пятьдесят, сорок и даже тридцать лет назад. Если проект слишком дорог и при этом императивно дорог (нельзя же в 2016 году растить ребенка так, как будто на дворе 1966 год!), то от проекта довольно часто отказываются.
В области воспроизводства людских ресурсов Европа, да и Россия постепенно переходят на аутсорсинг.
Это будет иметь самые интересные последствия для нашей цивилизации. Но я сегодня не об этом.
Я о том, что «дорогие дети» (то есть «дорогостоящие дети») искренне считают: мир принадлежит им и более никому. Они требуют внимания и усилий, но возмущаются, когда внимание и усилия требуются от них. Они пытаются длить свое детско-подростковое состояние и — с помощью тех же корпораций и монополий (смайлик! два смайлика!) — придают своему эгоизму доктринальный облик. Не просто «хочу-хочу-хочу!», а «имею право, а вы все обязаны».
Я очень люблю детей, я очень ценю общение с подростками.
Однако предвижу суровый бунт взрослых против желторотой диктатуры.