Несколько лет назад разговоры о возможном распаде Евросоюза вызывали у представителей западных элит лишь презрительную усмешку – мало ли что могут нафантазировать интеллектуалы! Сегодня эту перспективу рассматривают как данность.
Источников кризиса, как минимум, три. Проблемы с евро, валютой, которая не объединяет, а раскалывает континент, порождая финансовые конфликты между его севером и югом. Наплыв беженцев, выявивший не только противоречия между иммиграционной политикой разных стран, но и конструктивные недостатки Шенгенской зоны. Наконец, референдум в Великобритании, запланированный уже на этот год. И, если решение других вопросов можно откладывать, затягивая переговоры и заменяя необходимые реформы двусмысленными обещаниями и полумерами, то британский референдум отменить или отложить уже не удастся.
Собственно, референдум уже неоднократно откладывали. Два или три года назад, когда требование провести голосование по вопросу о членстве Соединенного королевства в Евросоюзе превратилось из маргинального лозунга в вопрос серьезной политической повестки, британские правящие круги могли бы справиться с этой проблемой без большого риска. На тот момент, несмотря на общее недовольство Евросоюзом, большинства у сторонников выхода не было. Сейчас ситуация изменилась. Хотя ощутимого преимущества нет ни у одной из сторон, уверенность в победе «еврооптимистов» тоже отсутствует. Общественное мнение колеблется, и неприязнь к брюссельской бюрократии нарастает.
Однако стремление британских политиков отложить референдум было по-своему очень логичным.
Страх правящих кругов королевства вызывал не исход референдума, а процесс его подготовки и связанная с этим дискуссия, которая грозила взорвать не только Евросоюз, но и партийно-политическую систему самой Великобритании.
Дело в том, что раскол между сторонниками и противниками евроинтеграции никак не совпадает с разделением по партийному признаку. Премьер-министр Дэвид Кэмерон и его ближайшие соратники по консервативной партии призывают англичан оставаться в составе ЕС, но они же сами постоянно критикуют политику Брюсселя и говорят, что с интересами Соединенного королевства там не считаются. А вот мэр Лондона Борис Джонсон, тоже консерватор, которого прочат в лидеры партии, возглавляет кампанию за выход из ЕС.
В низах консервативной партии всегда преобладали противники интеграции. Отказ консервативных правительств прислушаться к их мнению привел к целой череде расколов, в результате чего возникла альтернатива справа — Партия независимости Соединенного королевства. Хотя успехи этой организации на парламентских выборах оказались минимальны, ее популярность растет. Это раскалывает консервативный электорат, что в условиях британской системы выборов, когда судьба мандата может решаться всего несколькими голосами, чревато серьезными поражениями.
Консервативных политиков волновала утрата государственного суверенитета, разрушение имперской традиции, утрата связей с бывшими колониями и доминионами — включая и вполне конкретные потери, которые несли некоторые отрасли экономики. Рядовых избирателей раздражала растущая миграция из стран Восточной и Южной Европы. Либеральная пресса подобные настроения обычно объясняет расистскими предрассудками, но при ближайшем взгляде обнаруживается, что негативное отношение к трудовой миграции в Англии не является расово окрашенным. Как раз наоборот, самое большое раздражение вызывают именно «белые» иностранцы, приезжающие из других стран Евросоюза и претендующие на квалифицированные рабочие места англичан, но готовые работать за половинную зарплату. Британцы терпеть не могут румын и поляков, а вот индусов и негров из Вест-Индии, давно живущих на острове, воспринимают как «своих».
Наплыв беженцев с Ближнего Востока усилил антииммигрантские настроения. Лагерь мигрантов в Кале вызывает растущее беспокойство, равно как и контрабандная доставка арабских беженцев румынскими водителями грузовиков. Сами беженцы у многих вызывают сочувствие, но этого никак не скажешь об организаторах незаконного трафика. Тот факт, что Британия осталась вне Шенгенской зоны и может закрывать свои границы для нежелательных иностранцев, воспринимается консервативным избирателем как очевидное достижение. Те же настроения растут среди избирателей, голосующих за лейбористов. Среди левых поддержка иммиграции уже не столь единодушна. Многие задаются вопросом о том, как совместить гуманистический принцип свободы передвижения с заботой о сохранении рабочих мест и защитой рынка труда.
Проблемы лейбористов во многом повторяют проблемы их консервативных противников. Партией в течение последних 15 лет руководило правое крыло, стоявшее на проевропейских позициях. Если судить о позиции лейбористов по их заявлениям, то более верных сторонников у брюссельской бюрократии в Британии просто нет. А вот профсоюзные деятели, традиционно являющиеся опорой лейбористов, придерживались в большинстве своем иного мнения.
После того, как Европейский центробанк вместе с немецким правительством принялся душить в долговой петле Грецию, число левых евроскептиков резко выросло.
В брюссельской бюрократии увидели угрозу демократическим принципам континента, а поведение Германии вызвало неприятные воспоминания про две мировые войны. Несмотря на многолетнее мирное сосуществование, в Англии до сих пор не забыли про бомбардировки Люфтваффе.
У лидера лейбористов Джереми Корбина положение не из легких. Будучи первым левым, избранным на этот пост за почти 20 лет, он ведет постоянную борьбу с аппаратом собственной партии и ее фракцией в парламенте. До того, как Джереми Корбин возглавил партию, он был решительным противником ЕС. Но теперь он говорит уже не только от своего имени. А в партии единого мнения нет. Чтобы избежать раскола, Джереми Корбин занял компромиссную позицию: мы критикуем ЕС, но не требуем выхода. Однако в условиях референдума, когда вопрос ставится «или — или», такая позиция не слишком убедительна.
По сути, если консерваторы в Англии по вопросу о Евросоюзе публично раскалываются, лейбористы стараются стоять в стороне, уклоняясь от дискуссии. Часть левых активистов, соглашаясь с тем, что Брюссель проводит реакционную политику, тем не менее, призывает его поддерживать, поскольку крах ЕС откроет дорогу национализму и даже фашизму. Им отвечают, что рост национализма и фашизма начался и продолжается в рамках Евросоюза. Собственно, именно политика ЕС и проводимые им реформы, породили повсеместный всплеск правонационалистических настроений. И переломить ситуацию можно, лишь изменив систему. С этим сторонники евроинтеграции условно соглашаются, оправдываясь тем, что систему надо менять изнутри.
Конституционный строй ЕС является гораздо более жестким, чем, например, в СССР. Он организован таким образом, что институционализирует неолиберальные реформы, делая их необратимыми в рамках сложившихся государственных отношений.
Иными словами, реформировать ЕС не развалив его юридически, невозможно.
Чем ближе дата референдума – тем острее споры, которые грозят превратить партийно-политическую систему Соединенного королевства в хаотично рассыпанный пазл. И когда кусочки этого пазла вновь будут собраны вместе, перед нами может предстать уже совершенно другая, непривычная картинка. Удары по системе будут наноситься одновременно слева и справа, а сторонники сохранения нынешнего положения вещей вынуждены будут не только отбивать атаки идеологических противников, но и оправдываться перед возмущенными обывателями, которых волнуют не абстрактные принципы, а рабочие места, безопасность, налоги и уровень жизни.
Эхо британского референдума неминуемо станет звучать по всей Европе. И, в сущности, уже не так важно, каков будет его результат. Даже если итог голосования окажется для ЕС положительным, сама по себе дискуссия дестабилизирует общественное мнение континента. Ведь ключевая идея, заложенная в Маастрихстский и Лиссабонский договоры, являющиеся фактической конституцией Евросоюза, состоит в необратимости принятых решений. Британское голосование ставит этот принцип под вопрос, заставляя вспомнить, что все фундаментальные принципы ЕС формулировались и принимались сугубо бюрократическим путем, без какой-либо демократической дискуссии.
Главная проблема, с которой предстоит столкнуться правящим кругам ЕС, состоит не в недовольстве задушенных долгами греков, не в национализме британцев и не в растущих сомнениях скандинавов, с ностальгией вспоминающих времена, когда у них было собственное «нордическое» сообщество.
Главная нарастающая проблема — это настроения немецкого обывателя, резко разочаровавшегося в политике Евросоюза и в курсе собственного консервативного правительства.
Рядовые немцы недовольны притоком мигрантов и ростом расходов на общеевропейские нужды. И опять же, вовсе не потому, что являются расистами и националистами, а потому что уверены: деньги растрачиваются неэффективно, в ущерб интересам экономики Германии.
Дискуссии, ведущиеся в Британии, будут транслироваться и воспроизводиться в других странах Евросоюза, заставляя людей делать выводы и определяться уже со своей позицией.
Дилеммы, стоящие перед британскими политиками и расколы, наблюдающиеся в британских партиях, будут, пусть и в иной форме, повторены на континенте. Но если бы все ограничивалось одними политическими дискуссиями, то это еще можно было бы пережить. К несчастью для брюссельской бюрократии и ее германских спонсоров, объективные противоречия внутри ЕС нарастают даже быстрее, чем происходят сдвиги в общественном сознании. Если на ранних этапах существования еврозоны возникала иллюзия, что единая европейская валюта нужна всем, то сейчас появляется понимание, что создана она была исключительно в интересах французских и немецких банкиров, превративших народы юга континента в своих долговых рабов и заставляющих народы Северной Европы эти долги гарантировать своими доходами. Точно так же возникает и осознание проблем Шенгенской зоны: почему свободное передвижение по Европе ее граждан и людей, имеющих законные визы должно было означать ликвидацию постов пограничного контроля? Свобода здесь не при чем, правительства просто экономили средства и сокращали рабочие места, увольняя пограничников.
Самые главные противоречия Евросоюза пока остаются неосознанными для обывателя, но именно они работают на развал системы. Ведь именно три десятилетия рыночных реформ, сокращение занятости во всех отраслях общественного сектора, кроме разросшейся, как раковая опухоль бюрократии, демонтаж социального государства и ограничение сферы демократии за счет передачи большинства экономических решений все тем же еврочиновникам, непосредственно связанных с двумя десятками крупнейших банков, предопределили нынешнюю затяжную депрессию на континенте. И чем дольше правящие круги ЕС будут стараться сохранить в неизменном виде нынешнее положение дел, тем более затяжной и глубокой будет эта депрессия, тем масштабнее и драматичнее окажется итоговый кризис евроинтеграции.
Британский референдум не создает кризис, но он дает возможность его обсудить и осознать. В конечном счете, проект Евросоюза как организации, созданной для принуждения европейских народов к выполнению воли финансовой олигархии, обречен из-за пороков самой же этой олигархии и связанной с ней бюрократии, систематически пожирающих и социальную сферу и реальный сектор, подобно паразиту, который уничтожает организм, с которого кормится. Развал нынешнего проекта «единой Европы» неизбежен, это лишь вопрос времени и той цены, которую придется заплатить рядовым гражданам за попытки ее сохранения и последующее неминуемое разрушение.
Для России, однако, это может быть и не такой уж плохой новостью: развал старой версии интеграции автоматически поставит вопрос о необходимости начинать все сначала – на другой основе, с другими принципами и в другом составе.
В конце концов, и Шарль де Голль, и первые идеологи европейской интеграции мечтали совсем о другом, говоря о Европе, простирающейся «от Атлантики до Урала». А в политическом смысле – до Тихого океана.
На самом деле, никакой «единой Европы» без России не получится. Это простая географическая истина, напоминающая о себе раз за разом на протяжении веков. Но, как и в прошлые времена, установление новой системы отношений требует разрушения старой.
Фото Столетие