Почему славяне помешаны на суффиксах, а испанцы – на быстрой речи. Что связывает сны современных американцев с древними мифами. Как начать разбираться в живописи и что делает экономические теории подозрительно похожими на басни. Все это — в нашем традиционном обзоре новых и самых интересных нон-фикшн-книг от Алексея Цветкова.
Гастон Доррен. Лингво. КоЛибри. 2016
КоЛибриЗанимательная поп—лингвистика от голландского специалиста. Курьезные особенности европейских языков и парадоксальные отношения между ними.
Первоязык индоевропейцев превращался в современные языки по принципу «испорченного телефона». Слова меняются, прыгая как по камушкам в воде, через множество языков. Как удается понять «закономерности искажения»? Что определяет средний темп речи и почему испанцы тут лидируют? Зачем в Швеции консерваторы и прогрессисты пользуются разными местоимениями? Какое слово добавил в чешский Вацлав Гавел?
Латынь разбилась на сотни версий в варварской Европе, а потом из этого хаоса собрался десяток новых национальных языков. В следующий раз распад колониальных империй радикально изменил языковую карту. У французского языка есть «материнский комплекс» и вообще во Франции говорят ещё на трёх языках. Славяне помешаны на суффиксах. Распространение культурного земледелия расширяло ареал немецкого.
В нормандском есть отдельные слова, которые переводятся как «что-то завернутое в бумагу» и «постоянное хлопанье дверьми».
Исландцы легко могут читать свои древние саги, потому что их язык заморожен.
Задана ли в нидерландском трансгендерность? Почему именно литовский язык оказался самым прямым тоннелем сквозь двести поколений? Верно ли, что норвежского языка вообще не существует? Зачем и кто выдумал «кляйнштайнский»? Если все строчные кириллические буквы выглядят так же, как заглавные, почему в латинском не так? Как получилось, что некоторые буквы есть только в одном языке? Каковы мировые перспективы китайского? И куда из нашей речи девалось «двойственное число»?
Языки как разные способы думать. Сохранение лингвистического разнообразия это залог вариативности развития цивилизации. «Лингво» позволяет познакомиться с языками, которых мы, скорее всего, никогда не выучим или наоборот, страстно захотеть выучить хотя бы некоторые из них.
Умберто Эко. О литературе. АСТ 2016
АСТПредельно доступным языком, постоянно обращаясь к текстам Борхеса, Джойса, Пруста, Уайльда, Нервалья и других, итальянский классик объясняет влияние литературы на жизнь, а так же её главные приемы и технические секреты.
Что является неделимым атомом литературы? Стоит ли сопоставлять биографии вымышленных героев с реальными историческими потрясениями, «современниками» которых им пришлось быть, если сам автор нигде об этом не упоминает? Как быстро обнаружить, есть ли в афоризме блестящий смысловой парадокс или мы имеем дело с пустым светским остроумием?
Эко против абсолютно свободной интерпретации и за сохранение «интенции текста». Он называет три вида литературной критики — рецензия, история литературы, анализ построения текста – за каждым из которых стоит свой способ чтения. Предлагает читать философские тексты как сюжетное повествование и разъясняет, как по-разному соотносятся план выражения и план содержания в поэзии и в прозе.
Как повлияли на современный итальянский язык литературные эксперименты футуристов и языковые директивы фашистов? Почему в эпоху барокко символы стали пониматься не просто как эмблемы, но как «не подобные подобия» и при чем тут философия неоплатонизма? Какую роль сыграли ирландские монахи в сохранении латинского языкового наследия?
Эко окончательно осознал себя писателем, когда построил свою диссертацию о Фоме Аквинском как детектив. После перехода от печатной машинки к компьютеру его возможности радикально изменились. Работая над «Маятником Фуко», он незаметно создавал портрет образцового читателя, а засев за «Имя розы», освоил «двойное кодирование» и «интертекстуальную иронию».
Джозеф Кэмпбелл. Тысячеликий герой. Питер.2016
ПитерАмериканский антрополог и психолог юнгианской школы полвека назад написал классическую книгу об основных чертах героического мифа во всех человеческих культурах, будь то кельтский фольклор, сказки индейцев навахо или греческая мифология.
Что позволило Будде под деревом просветления стать неуязвимым для всех соблазнов мира? Почему магическую рану исцеляют тем же волшебным оружием, которым её нанесли? Как Эдип и Гамлет стали вечными эмблемами?
Сны современных Кэмпбеллу американцев построены по тем же законам, что и древний миф.
Похищение огня и не убывающая на пиру еда известны и японцам и арабам и туарегам. Это дает ключ к пониманию и производству приключенческого кино, фантастических саг, захватывающих сериалов и комиксов.
Герой приходит, чтобы вырвать корень зла с помощью волшебного оружия. Зло это нарушение обещания, данного потустороннему миру. Герой выбирает Судьбу, а не жизнь и обручается ради этого с бездной. Он ускользает от «хозяйки дома сна», примиряется с отцом, встречается с богиней и после победы над чудовищем, приносит в жертву нашему миру своё тело.
Миф как набор архетипов, кодирующих человеческий опыт, желания и страхи. Кэмпбелл сравнивает психоаналитика с шаманом, а сам психоанализ с обрядом инициации, делающим человека взрослым. Он истолковывает жизнь как набор обязательных для всех превращений и ритуалов, внутри которых мы вновь и вновь переживаем (в игровой форме) рождение, поиск сокровищ, борьбу с тираном или чудовищем, смерть.
Максим Кантор. Чертополох. АСТ. 2016
АСТКак Леонардо сделал возможным чертеж человека и портрет машины? Почему Гойя не сидел на стуле во время работы, а вёл себя у холста, как фехтовальщик? Что позволило Брейгелю показать «живую толпу»? Где изображено у Сутина таинство евхаристии? Какой этический код отличает Пикассо от сюрреалистов?
Известный писатель и художник, Кантор рассказывает собственную историю европейской живописи, а точнее самых важных, поворотных, её персон и моментов от ренессанса до наших дней. Масляная живопись понимается как интернациональный язык Нового времени и уникальный способ проявления, триумфа и упадка гуманистической философии.
Откуда берется групповое соглашение о том, что такое искусство и кому позволено это соглашение нарушать? Почему главная идея картины всегда возникает в процессе работы, а не заранее? Возможен ли, вопреки победившему постмодерну, возврат к пафосу ренессанса?
Особая нюансировка чувств, достигнутая в готическом соборе, породила новый способ делать мысли наглядными. Так краска перестала быть кроющей, а цвет перестал быть локальным. Возникла живопись как диалектическая неразделимость техники и вдохновения, спонтанного и рационального, мистики и логики. Гениальные единицы воплощали на холсте свою уникальность как персональную стратегию сопротивления небытию, остальные повторяли изобретенные приемы, ставя их на службу своей среде.
Это история искусства на фоне истории идей.
Ботичелли и Модильяни объединяет задача превратить первичную чувственность восприятия обнаженного тела в нечто большее. Между идеей прогресса и отказом от изображения антропоморфных фигур сложные отношения. Этика реформации делает Моисея и Самсона у Рембрандта «обыденными».
Как связаны картины Джотто и стихи Данте? В чём рифма между пророками сикстинской капеллы Микеланджело и восставшими парижанами Домье? И как можно понимать символику скомканной поверхности у Эль Греко и Люсьена Фройда?
Дэни Родрик. Экономика решает: сила и слабость «мрачной науки». Издательство института Гайдара. 2016
Издательство Института ГайдараГарвардский профессор видит экономику как конкуренцию очень разных моделей и уже поэтому в ней не может быть одной магистральной и единственно верной теории, объясняющей систему в целом и дающей все ответы.
Модели сменяют друг друга. Вчерашняя истина может уже не действовать сегодня из-за изменения предпосылок.
Единодушие экономистов в любом вопросе говорит только о том, что они находятся под влиянием одной модели, а вовсе не о том, что они правы.
Восхваление рынков, рациональности и эгоистического поведения – только одна из таких схем, ставшая мейнстримом в последние 40 лет. Под «экономическим благополучием» в разных моделях понимаются совершенно разные вещи.
Родрик сравнивает модели с баснями – оторванность от конкретики, простая и однозначная мораль. В конечном счете разные модели обслуживают интересы разных групп общества.
Послевоенная Бреттон-Вудская система, придуманная Кейнсом и Уайтом, была самым успешным примером программирования экономики, но её похоронило в 1970-ых неконтролируемое движение капитала. Ни одна модель не может учесть всех нелинейных связей и предпосылок. Введение минимального размера оплаты труда снижает занятость, но не всегда. Сокращение бюджетного дефицита подавляет экономическую активность, но не везде. Налогообложение не всегда убивает предпринимательские стимулы.
Почему в одних ситуациях прогнозы Адама Смита и Милтона Фридмана сбываются, а в других – нет? Что такое «поведенческая экономика», в которой люди действуют против своих рациональных интересов? Почему все не могут иметь равный доступ к информации и уже одно это делает условия «свободной» рыночной игры неравными?