«ШПАГА»

Самолет, рожденный для уничтожения врагов, стал источником душевной радости для летчиков.

Давно это задумывалось, но времени не хватало, чтобы отдать должное явлению, определявшему в свое время очень многое в жизни большого количества людей. Даже не просто людей, а целых поселений. В название этого материала вынесено отнюдь не наименование одного из образцов холодного оружия, верой и правдой служившего как на поле брани, так и в поединках в защиту чести и достоинства. Так что экскурса в историю оружейного дела не будет. А будет небольшая зарисовка реалий жизни одного из многочисленных военных гарнизонов.

ДОЛГ ЗОВЕТ В ГОМЕЛЬ

Итак, это было уже 41 год назад. В январе 1975 года 15 курсантов ВИИЯ во главе с капитаном Шаталовым в качестве старшего переводчика были откомандированы для выполнения «интернационального» долга. Почему-то в те времена мы все время кому-то что-то были должны. Долг заключался в обучении иностранного военного контингента использованию и обслуживанию сверхзвуковых бомбардировщиков Ту-22. Предстояло инструкторам и специалистам – обучать, нам, всего лишь третьекурсникам, досрочно пропущенным через зимнюю сессию, – переводить весь процесс обучения.

Началось все с подготовки еще в казарме института, когда из главного штаба ВВС нам привезли общие схемы, описания и спецификации по этому самолету. Спасибо законченному в свое время, еще во время учебы в школе, малому факультету Ленинградского института авиационного приборостроения. Электрооборудование самолета было для меня уже не «темным лесом», а терминологически вполне понятным. Как оказалось, все когда-то изученное когда-то бывает востребованным. И с выбором темы я тоже не промахнулся.

Посадка в общий вагон на Киевском вокзале Москвы, дорога длиной в ночь и высадка в полусонном состоянии в Гомеле заслуживают отдельного описания. Нам дали отоспаться, накормили в столовой летного состава, где обильная и показавшаяся божественно вкусной после казарменных харчей еда поразила нас так же, как и мини-юбки официанток, приносивших белорусские разносолы.

БУРТОЛИК И ПРИЩЕПА

Пока национальный контингент не прибыл, предстояло познакомиться со своими инструкторами и проработать с ними первые лекции. Моими инструкторами были два замечательных майора с такими же замечательными фамилиями – Буртолик и Прищепа. И знакомство со своим переводчиком они начали, как я позже понял, традиционно, как это принято в бомбардировочной авиации дальнего действия. Посадив меня за письменный стол между кроватями их кубрика в профилактории летного состава, они сначала положили передо мной тексты вступительных лекций, потом отодвинули их в сторону, заявив «завтра полистаешь», и достали из тумбочки сваренную из нержавейки флягу внушительного объема. Тут я впервые и услышал это слово, произнесенное вполголоса: «шпага».

Жидкость оказалась на редкость мягкой и непротивной. Никакого водочного послевкусия не наблюдалось. Отказать двум старшим офицерам, с которыми предстояло работать почти девять месяцев, курсант-рядовой просто не мог. Пришлось поддержать марку родного института. В конце посиделок пришли к выводу – «сработаемся». Так и получилось.

Теперь несколько слов о происхождении названия. После двух месяцев теоретического курса моя группа техников-электриков переместилась на бетонку аэродрома, где грохот работающих на форсаже двигателей в первый же день настолько травмировал мои барабанные перепонки, что звон в ушах стоял дня три. Потом мне презентовали специальный шлем для работы на двигателях – с глицериновыми подушками вокруг ушей. И если ушами я мог едва что-то разобрать, то глазами тут же увидел, откуда что взялось.

«Шпага» наливалась в бак в отсеке «Ветер» через заправочную горловину на борту самолета, а ее уровень в баке измерялся обрезиненной линейкой, на которой жидкость оставляла мокрый след, как масло оставляет след на щупе, что используется для замера уровня масла в автомобильном двигателе. Линейка имела рукоятку особой формы, напоминавшую гарду – защитное приспособление на эфесе холодного оружия. Поэтому и «шпага». Длина линейки как раз примерно соответствовала длине клинка боевой шпаги. Состав же этой жидкости удивлял – чистейший спирт-ректификат, именуемый по привычке «медицинским», разведенный дистиллированной водой до крепости почти 50 градусов летом и 60–70 градусов зимой. Медики авиационных полков рекомендовали запивать «шпагу» минеральной водой. В ней не было никаких солей.

Тут же мне рассказали и анекдотец про то, как госкомиссия, принимавшая у КБ Туполева этот самолет, задала вопрос: «Чем можно заменить жидкость, ее же будет пить весь личный состав?» Ответ великого авиаконструктора был воистину гениальным: «Коньяком, если это будет дешевле».

ХОДОВОЙ ТОВАР

«Шпага» была повсюду. Это был самый ходовой товар и самая твердая валюта одновременно. На «шпагу» можно было выменять любой предмет вещевого довольствия летного или технического состава, любой доступный предмет обеспечения самолета, даже аварийный, сбрасываемый при катапультировании экипажа комплект. Все дело было в количестве литров. Я сам помогал своему техническому экипажу распарывать новехонькие чехлы от тормозных парашютов бомбардировщика, которые пошли на пошив отличных палаток. 15 литров «шпаги» – и в парашютной же мастерской эти палатки были пошиты с хорошим качеством, оснащены оттяжками из парашютных строп и кольцами от этих же чехлов.

«Шпага» вошла в обиход не только гарнизона, но и самого Гомеля, а также всех окрестных деревень. На рынке «шпага» продавалась по 9 руб. за трехлитровую банку. То есть шесть бутылок отличнейшей водки, рядом с которой даже «Абсолют» или «Финляндия», вошедшие на наш рынок вместе с новыми временами, и рядом не стояли. Даже в ресторанах, где бутылка водки стоила 5 руб., вместо нее в запечатанных заводской пробкой бутылках подавали «шпагу». Это определялось мгновенно, после первой и никаких сомнений не вызывало. «Шпага» от рядовой водки отличалась разительно.

Представляю, какой это был клондайк. Еще один анекдот про прапорщика, укравшего цистерну со спиртом, я услышал позднее. На вопрос судьи, куда он дел деньги от проданного спирта, последовал сакраментальный ответ – пропил.

Еще проще оказалось проследить путь этой «реки» от самолета к конечному потребителю. На 8 часов налета бомбардировщик заправлял 200 литров «шпаги». Через бак проходил воздуховод от компрессора двигателя для наддува кабины экипажа. Воздух шел горячий, поэтому, проходя через «шпагу», он испарял спирт через клапан в атмосферу. В баке оставалась вода или очень слабый раствор спирта. Ну, какой же русский авиатор допустит, чтобы портилась такая замечательная жидкость? Нет, они летали и потели, а «шпагу» потом технари аккуратно сливали и расфасовывали по канистрам прямо на летном поле.

Из 200 литров летный экипаж из трех человек забирал себе 120 – по две 20-литровые канистры, оставшиеся 80 литров делил меж собой технический экипаж из четырех человек. В учебном центре к техническому экипажу, а точнее, к четырем экипажам разных самолетов присоединился еще и переводчик по электрическим системам. Под мой «патронаж» попали четыре техника-электрика. Приходилось бегать из одного конца стоянки в другой, разыскивать своих подопечных то в кабине, то в бомбовом отсеке, то на крыле, то на корпусе у двигателя. К концу предполетной подготовки ноги уже не носили. Через пару месяцев беготни по бетонке и самолетным стремянкам курсантские ботинки приказали «подать каши», а курсантская форма засалилась до неприличия. Ботинки отремонтировали и выдали технический темно-синий комбинезон. Я стал совсем «свой». Особенно когда старший техник самолета Николай Афанасьевич подарил мне свой синий берет.

Красные курсантские погоны перестали быть мишенью для инженера эскадрильи, зорко наблюдавшего за перемещениями переводчика по летному полю. Я затерялся среди техников. Купив в аптеке трехлитровую грелку, я приобрел универсальный сосуд для доставки «шпаги» с аэродрома в нашу общагу. Под объемной курткой можно было нести и не одну грелку. Но «доил» я самолеты по очереди, в соответствии с графиком слива «шпаги». А потом и меня привлекли к процессу. То есть я стал полноправным членом наземного экипажа, и мне полагалась доля «шпаги».

НЕПРОСТОЕ ЗАНЯТИЕ

Иногда процесс слива носил характер циркового номера. В учебных самолетах-спарках рядом с баком было достаточно места, чтобы сесть вчетвером и закуску разложить, а вот в боевых машинах приходилось изворачиваться, чтобы пробраться к горловине бака. Просто сливать через клапан было можно только на дальних от домика инженеров стоянках. Поэтому процесс затягивался и порой приводил к преждевременным «жертвам».

Наш механик, как самый тощий, пробирался наверх к горловине и через резиновый шланг засасывал шпагу в канистры, которые я подавал ему наверх, стоя на стремянке под открытым люком. Сколько механик успевал «засосать» внутрь себя, определить бывало трудно. Но результат был всегда очевиден – вслед за последней канистрой из люка бесформенной массой выпадал механик, которого надо было подхватывать, чтобы он не расшибся об бетонку.

Стоять на подаче тоже была задача не из простых. Под поясницей и на уровне груди проходили тяги управления рулем направления. Однажды во время усиления ветра, руль решили заштырить, забыв о том, что процесс слива идет при моем участии. Тяги двинулись, и я повис над бетонкой, как жук на булавке энтомолога. Изображая танец живота в воздухе, зацепившись комбинезоном за какой-то блок, я тем не менее выпал на стремянку в обнимку с очередной канистрой.

Процесс заправки «шпаги» в самолет напоминал священнодействие. «Жрец» подкатывал к правому борту бомбардировщика «журавля» – длинношеюю стремянку. К заправочной горловине он поднимался не спеша, как древний инка к жертвенному камню, прижав к груди заправочный «пистолет», через который в чрево самолета заливались 400 (четыреста!!!) бутылок первоклассной водки. Кого это может оставить равнодушным? Эпизодом, произошедшим летом, когда чистая «шпага» прошла все стадии применения ее в каких-либо сочетаниях, можно и завершить этот рассказ.

СО ВКУСОМ ЗВЕРОБОЯ

Лежа за контейнером с инструментами и ожидая возвращения самолета с маршрута, я увидел технарей, тащивших прямо от взлетно-посадочной полосы охапки травы с желтыми цветами. Издали мне пояснили, что это зверобой, на котором «шпага» хорошо настаивается, приобретает цвет коньяка и приятный привкус. Я немедленно пополз в траву и нашел какое-то похожее ползучее растение с желтыми цветами. Ну, «тройка» у меня была по ботанике в школе, откуда я мог знать, как выглядит настоящий зверобой. Высушив траву, я «зарядил» бутылку из-под джина.

Через три дня общественное мнение созрело в решимости попробовать получившийся продукт. Была суббота, и предстояла дискотека в гарнизонном доме культуры. Вердикт «наливай» был безоговорочным. Из чемодана я извлек бутылку с яркой желто-зеленой жидкостью, никаким своим качеством не вызывавшую у меня лично никаких желаний.

Резонно определив, что это был не зверобой, я предложил вылить, чтобы не отравиться. Протест собравшихся коллег был единогласным. Я отказался пить, решив пронаблюдать эффект и при необходимости оказать первую помощь. Пропустив по первой и отметив, что «выхлоп» отдает сеном, коллеги закусили, чем бог послал, и живенько приговорили всю бутылку. Я твердо решил, что буду трезв как стекло, чтобы не допустить массовой гибели кадров. К ночи возвращавшийся через окно с танцулек и провожалок народ первым делом задавал вопрос, нет ли у меня еще «шпаги с сеном». Оказывается, травка начисто перешибала запах самого спиртного.

Зверобой я потом нашел. И действительно, «шпага» на зверобое оказалась хороша. На празднование 30-летия Победы в Великой Отечественной войне некоторых из нас отпустили по домам передохнуть на четыре дня. С собой в Ленинград я увез грелку со шпагой. Мои школьные товарищи еще несколько лет спустя припоминали что-то вонявшее резиной, но пившееся легко и без последствий на следующий день. Говорят, бомбардировщики Ту-22, вполне боеспособные машины, по договору с США порезали на металл. Ну, в России всегда сначала делают, потом думают. А «шпагу» жаль…

Источник