Николай Вакарук утверждает, что провел в секретной тюрьме СБУ почти 590 дней. Бывший шахтер из Украинска в интервью DW — о своем похищении, пытках и пребывании в изоляторе в Харькове.
Международные правозащитные организации Amnesty International (AI) и Human Rights Watch (HRW) обнародовали в понедельник, 29 августа, новую часть доклада о пытках и незаконном лишении свободы на востоке Украины. В своей предыдущей публикации 21 июля правозащитники отмечали, что в тайной тюрьме, расположенной в здании управления Службы безопасности Украины (СБУ) в Харьковской области, незаконно удерживаются по меньшей мере 16 человек, подозреваемых в сепаратизме и ожидающих обмена на украинских военнопленных. Тогда СБУ отрицала факт существования секретных следственных изоляторов в Харькове и других городах.
Однако главный военный прокурор Украины Анатолий Матиос пообещал расследовать изложенные факты. Как указали в своем последнем отчете правозащитники из AI и HRW, 25 июля и 2 августа из секретного харьковского изолятора были освобождены 13 человек. DW побеседовала с 34-летним Николаем Вакаруком из шахтерского городка Украинск Донецкой области, который утверждает, что был одним из узников. Он сознательно раскрыл свое имя и детали дела, надеясь на расследование своего заключения. DW ожидает также ответа от СБУ, куда была направлена просьба прокомментировать слова Вакарука.
Deutsche Welle: Когда и при каких обстоятельствах вы были задержаны?
Николай Вакарук: 9 декабря 2014 года около шести вечера в дверь квартиры постучали. Старший сын, ему тогда было 14 лет, говорит: «Папа, там милиция». Открываю — входят несколько человек в балаклавах, удостоверений не предъявляют, шевронов на форме нет. Спрашивают: «Ты Вакарук?»
Начинается в доме шмон. Забрали телефоны, три тысячи долларов — я только получил компенсацию за травму и поменял. Я сам отдал пистолет под патрон Флобера, разрешенный, и еще один пневматический пистолет. Вывели без наручников, но один говорит: «Вот теперь ты понял, что пойдет другой разговор». Надевают наручники, пару ударов по печени, сажают в Volkswagen и начинают допрашивать про других наших.
На тот момент я уже знал, что задержан мой бывший коллега по шахте Виктор Ашихин — в нашем городе он был организатором референдума по отделению Донбасса. Я сам в нем участия не принимал, хотя и против политики киевских властей. Иногда звонил друзьям, что переехали в Донецк, некоторые из них воевали за ДНР. С Ашихиным и еще несколькими людьми иногда собирались по вечерам, обсуждали ситуацию.
— Вас допрашивали прямо в машине?
— Мы некоторое время кружили по улицам, на голову мне надели черный пакет. Но по голосовым подсказкам навигатора понял, что едем в Красноармейск (ныне Покровск. — прим. ред.) в здание горуправления СБУ. Там меня посадили в камеру «подумать до утра». Утром начался допрос: двое в штатском задавали вопросы, а другие били по спине, по почкам. На форме тех, что били, я видел шевроны батальонов «Днепр-1» и «Донбасс». Они знали, что я инвалид (в 2010 году во время аварии на шахте Вакарук получил травму черепа. — прим. ред.), спрашивали, куда можно бить.
Около четырех дня я услышал, как в соседней комнате кричит женщина. Следователь спросил: «Хочешь, твоя жена будет так кричать?». После этого я согласился под диктовку написать признание: как корректировал артобстрелы, какую информацию передавал, какие провокации устраивал. И повторил все на камеру. Меня снова упаковали в машину, надели мешок и отвезли в Краматорск. Там я пробыл до 15 декабря в камере, где замерзала вода. Потом меня отвезли в Харьков.
— Вы понимали, где находитесь в Харькове?
— От нас это скрывали. Но сокамерники рассказали, что мы в областном управлении СБУ, на улице Мироносицкой. Там тогда удерживали многих харьковских антимайдановцев, их регулярно избивали в душевой. На допрос вызвали только через неделю. Следователь посмотрел мои показания и сказал, что это чушь, которую любой адвокат за полчаса развалит. Ты, говорит, военнопленный, пойдешь на обмен. Но нас так и не обменяли. На волю я вышел только 25 июля 2016 года.
— Какие условия были в этой тюрьме?
— Кормили очень плохо: утром и вечером хлеб с чем-то похожим на чай, на обед и ужин постный суп или каша из дешевой крупы. Прогулки — раз в неделю — начались с 2015 года, душ раз в неделю. За это время я потерял 30 килограммов. В октябре 2015 года прихватило почки. Эсбэушники отвезли меня сначала в 17-ю городскую больницу, а затем в областной клинический центр урологии и нефрологии, положили в реанимацию под вымышленным именем — Иванов Сергей Петрович. Пролежал в больнице месяц, под этим именем мне удалили почку. Даже после реанимации меня приковывали наручниками к кровати.
— В апреле этого года украинский омбудсмен Валерия Лутковская инспектировала здание СБУ в Харькове и не нашла никаких следов тайной тюрьмы. Почему?
— 20 апреля около шести вечера нас погрузили в автобус с тонированными стеклами и повезли в сторону Холодной Горы (район Харькова. — прим. ред.). Автобус заехал в какой-то двор, простоял до полуночи. Когда мы вернулись, в камерах было убрано, как будто это казарма, и охрана отдыхает — кофе стоит, пепельница с сигаретами. Потом уже узнали, что здесь была инспекция. Еще одна проверка была через месяц. Тогда нас отвели в соседнее здание в подвал, в бомбоубежище, что-то вроде тира. Там я подобрал и до сих пор берегу несколько гильз — можно проверить, из какого оружия их отстрелили.
— Как и почему вас освободили?
— 25 июля приказали собираться, отвели к следователю, тот говорит: «Хочешь на свободу?». И предложил написать расписку о сотрудничестве с СБУ. Пришлось это сделать. Нас шестерых посадили в машину и высаживали по дороге — около Славянска, Краматорска, Дружковки. Давали немного денег на проезд. Мы с Ашихиным купили на эти деньги телефон и позвонили его жене, она прислала за нами такси.
— Знали ли ваши близкие, где вы?
— На второй день после задержания мне дали позвонить жене и сказать, что я в милиции. После этого я передавал ей, что жив, через тех, кто выходил на обмен. Жена подала заявление в милицию о моем исчезновении еще 17 декабря 2014 года. Сейчас 28 июля пришел к следователю, рассказал всю историю, но она записала, что я не знаю, кем был похищен, и что у меня нет ни к кому претензий. Теперь у меня хотя бы есть справка о похищении — она помогает мне сейчас возобновить выплаты по инвалидности.