В августе 1991 года я последний раз пил газировку из автомата.
Автомат — помните такие большие белые «шкафы» на улицах? — был ещё советский, а сам Советский Союз уже исчезал.
Дело было в Москве.
Мы с сестрою ехали из Крыма. Отдыхали ещё в советском Крыму, вылетели оттуда, и он, за спиной, стал украинским.
Сели в Москве, доехали до центра, и, едва выйдя из электрички, по обыкновению выпили газировки из автомата.
Кажется, одну копейку стоила просто вода с газом, а три — с газом и сиропом, лимонад.
Помните же?
Там, в автомате, стояли обычные стеклянные стаканы, никто их не воровал. Переворачиваешь стакан, ставишь на моечку, нажимаешь на него, и он ополаскивается водой.
Переставляешь стакан под краник, кидаешь монетку и пьёшь свой холодный бодрящий свежий напиток.
…потом мы позвонили тётушке, она жила в Москве, поговорили с ней по телефону.
Тётушка говорит: «Заезжайте в гости! Чайку попьёте хоть!» — мы отвечаем: «Некогда! Вот газировки попили, и нам хорошо». Она вдруг очень серьёзно говорит: «С ума сошли! Не надо её пить! Стаканы эти облизывать!»
И я тогда, в августе 1991 года, вдруг понял, что газировку из автоматов действительно пить уже не надо. Кончилось это время.
Демократическая Москва напоминала сумасшедший дом, ночлежку, больницу, лепрозорий, табор. Казалось, что ещё буквально три дня назад этого не было. Откуда всё это взялось в том августе?
Автоматы с газировкой скоро пропали с улиц; больше они уже не возвращались. Где они теперь?
Но в каком-то смысле эти автоматы остались для меня символом Советского Союза.
То, что сотни людей, в том числе мы, дети, пили в течение одного дня из одних и тех же стаканов, это показатель огромного количества удивительных вещей.
Для начала, это показатель медицинского обеспечения в СССР. По улицам ходили здоровые люди, они были в абсолютном большинстве. Венерические и все прочие известные миру болезни отсутствовали как факт в огромной — 250 млн. населения! — стране. Это просто невозможно. Но так было.
Значит, не было публичных домов в каждом городе, европейских подонков, приезжающих сюда снимать порнофильмы, сексуального туризма в России и прочих благ цивилизации вроде наркопритонов.
Больные, наркоманы, проститутки, конечно же, были, наверное, но составляли 0,01% населения.
Затем, эти автоматы с газировкой — показатель высочайшей степени доверия граждан друг к другу. По сути, всё это напоминало детский сад. Дети знали, что можно пить из одного стакана, потому что все они дружные ребята, и всё у них хорошо.
Автомат с газировкой — один на всех — наглядная примета той же самой социальной ситуации, что и отсутствие заборов и шлагбаумов во дворах, кодовых замков в подъездах, железных дверей на несколько квартир на этажах и собственных на восьми замках дверей тоже — всего этого тогда не было вообще.
Всё вместе — это показатель криминальной ситуации в стране.
Автомат с газировкой, ключик от квартиры под половичком и 25 рублей, которые бабушка мне пересылала в конвертике письмом — приметы одного порядка.
Ситуация с миграцией так же отражалась в этом стаканчике с газировкой — в Россию с её окраин, и с территорий сопредельных, не ехали орды и табуны людей, никогда в жизни не лечившихся (и не учившихся тоже) — отчего-то они вообще сюда не попадали. Таможня не давала добро.
Значит, не было той степени коррупции, которая начинается с самого низа, с пограничника, таможенника и постового в горах Кавказа, степях Украины и на трассе посреди азиатской пустыни.
Кстати, если газировку пил человек в чалме, это ни у кого не порождало вопросов; значит, эти автоматы были ещё и безупречным показателем толерантности и политкорректности.
Ибо истинная толерантность и политкорректность — это не когда ты себя сдерживаешь, потому что так принято в «демократическом обществе», а тогда, когда ты даже не думаешь об этом: узбек, грузин, украинец — какая разница, все свои ж.
Ещё в стаканчике с газировкой отражалась удивительная дешевизна элементарных бытовых потребностей — потому что три копейки на газировку, это не пятьдесят или сто рублей на «колу» или «фанту». Когда мы хотели выпить газировки — мы, пацаны, просто начинали эти копейки искать около магазина, и минут за пять находили. Попробуйте сегодня у магазина найти сто рублей.
Газировка из автомата служила и прекрасным показателем социального равенства: я помню, как с равной радостью спешили к автомату товарищи профессорского типа и крепкие работяги.
Наверное, можно этот список продлить, но те, кто понимают хоть что-нибудь — поймут и так.
А если вы сейчас мне скажете, что нынче можно попить кофе из автомата, и там стаканчики одноразовые, вы вообще не поняли, о чём я говорил.
И ладно. Поймёте потом.
Или не поймёте.
Но ведь есть сегодня взрослые люди, которые не умеют считать до десяти и не знают алфавита. Живут же: демократия.
Захар Прилепин