В январе исполнилось 25 лет с момента, который мог бы лишить Россию Черноморского флота. По указанию през-та Украины Леонида Кравчука моряки-черноморцы должны были 4 января 1992 года принести присягу на верность Украине. Однако командующий. Краснознамённым Черноморским флотом адмирал Игорь Касатонов отказался это делать, собрал военный совет флота, который принял решение не присягать Украине.
О том, как это происходило, как удалось сохранить для России Черноморский флот, рассказал Игорь Касатонов, который до сих пор занимает ответственный пост в структуре Генштаба Вооруженных сил РФ.
(на фото: 1992 год. Игорь Касатонов, командующий Краснознаменным Черноморским флотом, в день ВМФ принимает парад в родном Севастополе.)
— Игорь Владимирович, расскажите, как разворачивались события на флоте в 1991-1992 годах?
— Во-первых, я благодарен вашему агентству за интерес к этому событию. Конечно, развал СССР был геополитической катастрофой. Она была вызвана многими мировыми проблемами, но были и внутренние вопросы, которые повлияли на это событие.
На этом фоне хочу заострить внимание на вопросе обеспечения безопасности нашего юго-западного стратегического направления. Фактически с распадом СССР развалилось единое оборонительное пространство на этом важнейшем направлении. 70 лет советские военно-политические руководители работали над его созданием. Это пространство включало в себя силы и средства противовоздушной обороны, флот, эшелонированную оборону сухопутной границы и прочее.
— Это осознавали наши новые политические лидеры, например Борис Ельцин?
— В этой связи я задумываюсь над вопросом, почему Ельцин отдал Крым? Я с Борисом Николаевичем не разговаривал на эту тему, но думаю, что это был заказ Запада, потому что им было очень выгодно, чтобы Крым был не российским. И в первую очередь потому, что Россия теряла полноценную, очень крупную группировку войск на юго-западном направлении. Это при том, что направление итак было ослаблено, так как семь военных округов оказались за границей, три стратегических командования, три группы войск, Балтийский флот частично, Черноморский флот практически полностью. Это было, безусловно, на руку Западу. И с какой легкостью все это происходило, вызывает у меня до сих пор бесконечное удивление.
Должен, правда, отметить, что Чернавин, на тот момент главком ВМФ, задавал вопросы, какова будет судьба наших баз Балтийского флота, Черноморского флота, Каспийской флотилии? Ответы были по большей части уклончивые.
И вот неожиданно, 10 декабря 1991 года, три командующих округами — Киевским, Прикарпатским и Одесским и я — получили указания от своих непосредственных начальников в Москве прибыть в Киев. То есть не нас вызвали, а наши же начальники нас отправили в Киев на встречу с Кравчуком. Мы удивились, но полетели. На следующий день, 11 декабря, нам объявили, что мы теперь подчиняемся только Киеву и Кравчук у нас верховный главнокомандующий, в Москву ничего докладывать не надо. Надо принимать украинскую присягу. Можете не торопиться, сказали нам, но лучше это сделать уже завтра.
— Какова была ваша реакция?
— Это вызвало у нас недоумение — как это так легко и просто? Это не отвечало национальным интересам России. В течение трех недель до нового года я, будучи командующим, непрерывно мониторил ситуацию, потому что понимал, что флот в этом составе, в этом качестве не сможет быть украинским, будет в значительной степени сокращен, люди будут уволены. Наш опыт будет никому не нужен, потому что Украина по своим экономическим показателям просто не сможет его содержать.
Изучение этой ситуации, работа в Минобороны Украины, куда нас приглашали каждую неделю, привели к осознанию того, что процесс этот не только тяжелый, но и необратимый. И этим процессом руководят весьма странные и неподготовленные люди.
Из другого интервью:
«Москва упорно молчала, хотя и в Министерстве обороны, и в Генштабе прекрасно знали, как давят на нас власти самостийной. Вместо четкого приказа поступали абстрактные слова поддержки. Дескать, не сдавайтесь. А как воспользоваться этим советом на практике, если тебя каждый день провоцируют и шантажируют? Подобная неопределенность не могла тянуться долго. Устав отбивать атаки политического руководства Украины, командующие округами генерал-полковники Чечеватов, Скоков и Морозов написали рапорты об отставке и уехали в Москву. Киев этого и ждал. На освободившиеся должности тут же были назначены генералы из числа переметнувшихся на украинскую сторону баррикад.»
— Имеются в виду люди в Москве или в Киеве?
— Я, может, впервые сейчас скажу достаточно странную вещь. Всю огромную военную группировку на Украинеразрушил один генерал-лейтенант Иван Бижан, который служил сначала в ГОМУ (главное организационно-мобилизационное управление), до этого в Сибирском военном округе. И он, зная всю эту обстановку, развалил этот мощный костяк Вооруженных сил. И ни один округ не смог воспротивиться тому, что творил Бижан.
— Какую должность он занимал?
— В 1991 году он был назначен заместителем министра обороны Украины. Он попросился на Украину, и его отпустили. После этого Бижан стал помогать Украине создавать свои национальные Вооруженные силы. И естественно, что он вступил в конфликт с командующими округами, со мной. Нас-то убеждали, что Вооруженные силы будут едиными. Страны разные, а Вооруженные силы — единые.
— Трудно даже представить, что творилось у вас на душе.
— Эта неоднозначная обстановка у меня вызывала полное отторжение, постоянное ощущение, что все это временное, непостоянное, разрушительное, противоречило логике, которая должна быть в любом вопросе. Представляете, на тот момент Черноморский флот имел базы на Черном море в Измаиле, Одессе, Николаеве, Очакове, Херсоне, в Крыму, на Кавказе, в Поти. Везде были военные коменданты, действовали система наблюдения, гидрографическая служба. Все это было единым механизмом. И все это начинало разваливаться.
Не будем забывать, что Черноморский флот, как оперативно-стратегическое объединение, обеспечивал фланг Закавказского и Одесского военных округов, Болгарии, Румынии, был на переднем крае противостояния в Черном море против члена НАТО — Турции.
То есть, как командующему флотом, мне нельзя было попустительствовать этому процессу. Я отвечал перед Россией, перед подчиненными, перед собой. Причем подчиненные говорили: давайте примем украинскую присягу и тогда мы сохраним флот.
— Москва продолжала молчать?
— Пытался прояснить ситуацию в Москве, но в конце декабря — начале января ни до кого дозвониться было невозможно. А в Киев, где заседали слабые и никчемные люди, вызывали постоянно. Из Москвы никаких указаний не было. Делай что хочешь. В итоге мы стали работать на упреждение.
Из другого интервью:
— Получается, с Кравчуком вы встречались неоднократно, а с Ельциным — ни разу?
— Увы. В 91-м году, в самом трудный момент, мне не удалось достучаться до президента России. Я звонил в Кремль, просил соединить с кем-нибудь из тех, кто находился рядом с Борисом Николаевичем, но в ответ слышал лишь насмешки и издевательства.
— Даже так?
— Ну да, окружению Ельцина было не до проблем Черноморского флота, люди власть делили! Дошло до того, что в декабре 91-го Генштаб снял КЧФ со всех видов довольствия. Дескать, вы — отрезанный ломоть, на Украине базируетесь. Хорошо, генерал армии Виктор Самсонов, начальник Генштаба, не стал отключать нас от единой системы оповещения, а то совсем худо пришлось бы.
Вопрос стал критическим. Киев приказал принять присягу 3 января и развернул мощную агитационную работу, были подключены все органы КГБ СССР, работавшие на территории Украины. В ответ нужны были четкие, конкретные действия. Мы ждали совещания в Минске, Алма-Ате по стратегическим ядерным силам. Ведь у флота тоже есть стратегическая ядерная часть, но Украина посчитала иначе. Какая-то прямо антинаука, типа глобус Украины. Поэтому, посоветовавшись со своими коллегами и семьей, вечером 3 января я пригласил всех на военный совет Черноморского флота и озвучил предложение украинскую присягу не принимать. Все под этим подписались. 4 января 1992 года я объявил, что мы украинскую присягу принимать не будем. Это заявление послужило основой для дальнейших наших действий, хотяобстановка в Севастополе и Крыму была не в пользу России, потому что на референдуме в Севастополе 57 процентов жителей высказались за независимость в составе Украины, в Крыму — 54 процента. Надо было менять общественное мнение, чтобы изменить ситуацию, систему влияния на общественное сознание.
— Как к этому отнеслись в Киеве?
— 9 января 1992 года мы были приглашены на совещание в Киев, где Кравчук объявил, что присягой не торгуют, кто не принимает присягу, пусть уезжает. Но я сказал, что только по одному заявлению уважаемого Леонида Макаровича мы все не можем стать украинскими гражданами и повторил, что однозначно украинскую присягу принимать не будем.
— Москва все молчала?
— После этого я стал искать встречи с Ельциным через министра обороны СНГ Евгения Шапошникова. И 29 января мы встретились с Ельциным в Новороссийске на противолодочном крейсере «Москва». Борис Николаевич пообещал всеобщую поддержку, в течение шести часов мы общались на корабле, в каюте, на обеде. Очень помогали Евгений Иванович Шапошников и Владимир Владимирович Чернавин. Но несмотря на обещания о помощи, в феврале-марте никакой поддержки не было. Это дало почву Украине возбудиться, почувствовать силу, уверенность в ответ на пассивность российского руководства. В то же время за эти два месяца была проведена большая организационно-массовая работа.
Все российские СМИ позитивно освещали эти процессы, нам они очень помогли. В это же время украинские СМИ наоборот писали, что мы империалисты, оккупанты.
***
Если бы в 1991-м все были бы такие преданные стране и присяге, как адмирал Касатонов, то не было бы сейчас никакой тявкающей хунты в Киеве. Никто бы не гавкал в Прибалтике. Поляки бы по ночам тихо в подушку скулили о Катыни, японцы жили бы себе не тужили без Курильских островов. Медведев не подарил бы Норвегии огромную площадь незамерзающей части Баренцева моря.»