Ещё одна из легенд о Русских воинах. Когда узнаёшь о таких фактах и историях, прям гордость и патриотизм просыпается с новой силой. Но есть всегда скептики, которые могут оспорить и доказать фактами что такого не было и это миф.
Например, как с упорством Российское военно-историческое общество доказывает о том, что не было подвига 28 Панфиловцев. Но давайте по порядку посмотрим и подробно разберём картину под названием «Живой мост». А теперь про картину …
В 1898 году французский художник Франц Рубо написал картину «Живой мост», которая представляла один из эпизодов русско-персидской войны 1804-1813-х годов. На этой картине изображен подвиг русских солдат, который мы осветим подробнее.
Картина «Живой мост» иллюстрирует подвиг русских солдат в походе полковника Карягина в Мухрат в 1805 году. Сюжетом этого произведения послужило реальное событие, произошедшее во время русско-персидской войны 1804— 1813 гг.
Небольшой отряд русской армии в 350 штыков, ядро которого составлял шефский батальон 17-го егерского полка, отступал под натиском 30-тысячной армии Аббас-Мирзы. Путь преградила глубокая промоина, преодолеть которую две имевшиеся в отряде пушки не могли.
Ни времени, ни материалов для строительства моста не было. Тогда рядовой Гаврила Сидоров со словами: «Пушка — солдатская барыня, надобно ей помочь» первым лег на дно ямы. За ним устремились еще человек десять устроив таким образом живой мост. Пушки перевезли по телам живых солдат, при этом сам Сидоров погиб от полученной черепной травмы.
В июне 1805 года персидский шах Фетх Али (Баба-хан), воспользовавшись тем, что главные силы русских войск воюют далеко на Западе с французской армией Наполеона, двинул свою армию к городу Шуша (расположенному на территории Нагорного Карабаха).
Персидская армия насчитывала около 40 000 человек под командованием наследного принца Аббас-Мирзы. Противостоять этому несметному войску выпало 17-му егерскому полку, под руководством полковника Павла Карягина. Это всего 493 штыка и две пушки.
После нескольких боестолкновений полк Карягина и персидские войска встретились у города Шуша. Несколько раз персы переходили в наступлении, но каждый раз егеря отбивали их. В конце июля на помощь полку Карягина подошли основные силы русской армии.
Сюжет картины
Идёт бой с персидскими войсками. Русским артиллеристам нужно срочно сменить свои позиции. Однако на их пути лежит широкий ров, который невозможно обойти. Тогда солдаты ложатся в качестве живого моста друг на друга, от дна рва до его кромки наверху. Конные упряжки с пушками преодолевают ров по телам стонущих от боли русских солдат.
Чтобы отбить очередную атаку персов, русскому отряду нужно было срочно сменить позицию. Но тут они встретились с, казалось бы, непреодолимой преградой: широким рвом, который никак нельзя было обойти.
Не было времени и материалов для строительства моста. А без пушек отряд был обречён на смерть перед превосходящими силами противника.
Тогда солдат Гаврила Сидоров со словами: «Пушка — солдатская барыня, надобно ей помочь» первым лёг на дно ямы. Его примеру последовали ещё человек десять. Чугунные пушки весом по несколько тонн перетащили на другую сторону по телам солдат, под их стоны, скрежет зубов и хруст костей.
Эта легенда и вдохновила художника Франца Рубо к написанию этой картины. Сегодняшние искусствоведы так описывают события, на основе которых Рубо написал «Живой мост»:
“Сюжетом этого произведения послужило реальное событие, произошедшее во время русско–персидской войны. Небольшой отряд нашей армии в 350 штыков, ядро которого составлял шефский батальон 17–го егерского полка, отступал под натиском 30–тысячной армии Аббас–Мирзы.
Путь преградила глубокая промоина, преодолеть которую две имевшиеся в отряде пушки не могли. Ни времени, ни материалов для строительства моста не было. Тогда рядовой Гаврила Сидоров со словами: «Пушка — солдатская барыня, надобно ей помочь» первым лег на дно ямы. За ним устремились еще человек десять. Пушки перевезли по телам солдат, при этом сам Сидоров погиб от полученной черепной травмы.”
Упоминания о подвиге Гаврилы Сидорова
Еще до написания картины, подвиг Гаврилы Сидорова упоминался в литературных произведениях. Например, в книге русского писателя Дмитрия Бегичева «Быт русского дворянина в разных эпохах и обстоятельствах его жизни», которая увидела свет в 1851-м году.
Литературный вариант
В книге Бегичева повествование о подвиге Гаврилы происходит от лица очевидца событий – одного из старших офицеров отряда. Однако в литературном варианте этот подвиг не столь трагичен, как на картине «Живой мост». Бегичев пишет о том, что основой моста были ружья, сложенные вдоль и поперек промоины, а сами солдаты только поддерживали по бокам всю конструкцию.
Из архивных источников
Еще одним источником, который можно назвать, более «официальным» для Рубо мог послужить пятитомник «Кавказская война». Его издал военный историк, работавший с военными архивами, полковник Василий Потто. Издание вышло в 1887-м году.
У Потто нет четких подтверждений и ссылок на источники информации ни версии Рубо, ни версии Бегичева. Одно можно предположить с высокой степенью вероятности: в своей картине «Живой мост» Франц Рубо “видоизменил” само событие и отразил его по-своему.
Возможен ли живой мост технически?
6–фунтовая полевая пушка начала XIX весила (без передка/зарядного ящика) 680 кг. Допустить, что из связанных ружей, поддерживаемых людьми, удастся построить некоторую конструкцию, выдерживающую точечную нагрузку в 340 кг, можно. Из рассказа понятно, что такая конструкция была неочевидной (до нее догадался только один солдат), а работала она на грани аварии. Длина ружья той эпохи (без штыка) — 140–150 см, а орудийная запряжка без всяких мостиков могла преодолевать препятствия глубиной до 50–60 см (лимитом был размер колеса, запас тяги у четырех лошадей имелся); следовательно, в данном диапазоне глубин препятствия мост из ружей мог оказаться практически пригодным.
Между тем, идея закладывать канаву телами людей представляется технически невыполнимой. На полотне мы видим в канаве восемь солдат, объем которых составляет (даже при неплотной укладке), никак не более одного кубического метра, то есть, при длине тела 1.6 м, 0.6 м2 поперечного сечения канавы. Во–первых, через такую канаву пушка со 130–сантиметровыми колесами могла переехать и сама, а во–вторых, даже если канава и была слишком обрывистой для пушки, то 350 солдат, составлявших отряд, могли закидать ее грунтом или камнями за пять минут. И даже если предположить, что камней рядом нет и в отряде нет лопат, хоть какое–нибудь имущество общим объемом в 1м3, которым можно было бы заполнить канаву, явно имелось — для начала следовало использовать для этого зарядные ящики.
Местность, на которой разворачивается действие картины, совсем не соответствует рассказу. Отряд Карягина двигался из Шахбулага (Şahbulaq qalası) в Мухрат (Kiçik Qarabəy). Оба пункта соединены дорогой, идущей по Ширванской долине; но сам–то Мухрат находится уже в горах Карабахского хребта, на 300м выше долины. Сомнительно, чтобы наверх в горы шла идеальная дорога, а вот на равнине неожиданно попалась одна–единственная промоина, через которую невозможно перетащить пушку. Очевидно, что по горной местности пушки либо не возили, либо их сопровождали саперы, у которых были как минимум лопаты, доски, веревки, анкерные колья и мешки для переноски грунта; в противном случае солдаты, телами которых можно было закладывать препятствия, скоро бы закончились. В мемуарах участников Кавказских войн остановки колонн перед препятствиями и вызов саперов для из преодоления упоминаются непрестанно. Пример прекрасной работы саперов мы можем увидеть на картине того же Рубо «Штурм Ахульго» (в комментариях).
Основа моральной коллизии: оторвавшийся вагон и толстяк
Моральная коллизия, содержащаяся в идее переезда пушки через промоину по телам людей, становится ясной, если мы ознакомимся с двумя современными задачами по прикладной этике.
Задача А. Отцепившийся вагон мчится по путям. На главном пути стоят не замечающие вагона пять человек, на боковом — также не замечающий вагон толстяк. Вы стоите рядом со стрелкой. Этично ли будет перевести вагон на боковой путь, тем самым пожертвовав одним человеком для спасения пяти?
Задача Б. Отцепившийся вагон мчится по путям. На главном пути стоят не замечающие вагона пять человек. Вы стоите на мостике над путями. Рядом с вами стоит толстяк. Если вы столкнете толстяка с мостика, вагон затормозится об него, и пятеро спасутся (если спрыгнете сами — нет). Этично ли будет столкнуть толстяка под вагон, тем самым пожертвовав одним человеком для спасения пяти?
Если вы считаете, что стрелку перевести можно, но сталкивать толстяка с мостика нельзя, вам следует ответить на еще один вопрос: в чем разница между двумя случаями, ведь последствия и там, и там одинаковые?
Этика — не математика, и единственного правильного ответа тут нет. Близкое мне объяснение состоит в том, что в первом случае вагон перенаправляется посредством стрелки, а толстяк погибает как человек, он сам выбрал для себя прогулку по железнодорожным путям, занятие, содержащее в себе некоторую вероятность быть задавленным, и эта вероятность для него реализовалась. Во втором же случае толстяк погибает не как человек, а как предмет, как живой тормоз, а использовать человека как предмет, груз, вещество, контейнер с биоматериалами и т.п. есть заведомо аморальное дело. В том числе, даже если он сам согласен на такое использование.
Тем, кто еще не усвоил такой этический подход, поможет Задача B. У врача–трансплантолога на отделении умирают пять пациентов, которым уже не дождаться донорского органа. Одному нужна печень, другому почки, третьему сердце и т.п. Опечаленный врач выходит в коридор, и видит там случайно забредшего на отделение толстяка. У толстяка совершенно здоровые печень, почки, легкие….
Почему была написана эта картина
Мы видим, что авторы середины и второй половины 19 века, пересказавшие (или придумавшие) историю подвига Гаврилы Сидорова, отнюдь не представляли его злосчастным толстяком из приведенных выше примеров. Напротив, в поведении Гаврилы подчеркивались инициативность и сметливость, соединенные со смелой готовностью нести разумные риски. Гаврила выступал в их рассказах как деятель, принявший ответственность на себя в обход затупивших офицеров.
Рубо переделал историю в совсем ином ключе. Солдаты послушно (и даже с некоторой радостью) идут на бойню. Они отказываются от человеческого достоинства и активности, превращая себя в строительный материал, который сейчас будет раздавлен колесами орудия. Гаврила Сидоров как индивидуум исчезает, и солдаты сливаются в неразличимую массу. Но даже Рубо счел важным подчеркнуть, что солдаты ложатся под колеса добровольно — офицеры, приказывающие подчиненным подобным образом жертвовать собой (то есть сталкивающие толстяка на рельсы) еще казались ему отвратительными.
Почему это произошло? Мне кажется, что, как это всегда бывает, художник интуитивно уловил дух наступающей эпохи. Россия, после долгого правления царя–миротворца, снова начала точить когти. Агрессивность военного командования и правительства в целом постепенно повышалась. С кем и зачем воевать, пока что было непонятно, но желание возрастало. А вот армия уже не была старой рекрутской армией, в которой служившие 25 лет солдаты считали роту своим домом, а бесконечную Кавказскую войну — естественным образом жизни. Армия стала призывной. Как поведут себя призывники, если им придется биться за Квантунский полуостров, до которого русскому крестьянину 1905 года точно так же не было дела, как не было ему дела до Гянджинского ханства в 1805 году?
И вот тут на сцене появляется Рубо со своей сладкой ложью; Рубо говорит царю и генералам то, что им хочется услышать — русский солдат имманентно предан царю, бездумен и героичен, ему не нужно ничего для себя, он готов отказаться от человеческого достоинства, превратиться в пыль, броситься под колесницу Джаггернаута ради победы, смысла и пользы которой он сам не видит.
Картина попала в самую точку и имела большой успех. Каждому приятно восседать на колеснице Джаггернаута, под которую кидаются бесчисленные Гаврилы. Николай II, посетивший выставку в Историческом музее, купил картину для своих апартаментов в Зимнем дворце. В 1904 году началась русско–японская война. Колесо катилось и катилось по Гаврилам, увеличиваясь в размере с каждым годом. Теперь оно стало называться Красным колесом. За последующие 50 лет Колесо переехало в России более 30 миллионов Гаврил, их жен и детей. В 1918 году, в подвале Ипатьевского дома, Колесо переехало и владельца картины.
Рубо же не попал под Колесо. Художник, как оказалось, умел пересматривать свои взгляды. Перед войной Рубо, по рождению чистокровный француз, поменял национальную идентичность — он уехал в Мюнхен и принял германское гражданство. Изменилось и отношение художника к войне. В 1915 году он написал неловкую и страшную антивоенную картину «Данте и Вергилий в окопах», в которой война изображается как чистое зло, а окоп становится кругом Ада.
Источник