Александр Берзин только в Арктике выполнил семь боевых служб, безаварийно совершил более 50 всплытий в полыньях и с проламыванием льда.
Александра Берзина называют «арктическим адмиралом». Он командовал атомными подводными лодками, был первым заместителем командующего флотилией подводных лодок Северного флота. Только в Арктике выполнил семь боевых служб, безаварийно совершил более 50 всплытий в полыньях и с проламыванием льда. А в общей сложности провел под водой семь лет и подо льдами 272 дня. В 1995 году «за мужество и героизм, проявленные при выполнении специального задания в условиях, сопряженных с риском для жизни», контр-адмиралу было присвоено звание Героя России.
«Перед медкомиссией заставили вырезать гланды»
Александр Берзин – из «питонов», как на флоте называли выпускников Нахимовского училища (от слова «питомец»).
– В четыре года я стал сиротой. Отца своего не знал, мать умерла от травмы, полученной на производстве. Моим воспитанием занималась бабушка, – рассказывает Александр Александрович. – Жили мы бедно. Бабушка в прошлом была активным участником революционного движения в Азербайджане. У нее были друзья – старые большевики. Однажды, придя к нам домой, они констатировали: «Надо мальчонку как-то устраивать». Баку, где мы жили тогда, был морским городом. Корабли с судостроительного предприятия «Красное Сормово» шли отрабатывать задачи на Каспий. Я с восхищением смотрел на моряков и подводников, которые ходили по городу, и, конечно, сам мечтал надеть морскую форму.
Тогда в Нахимовское училище набирали кандидатов со всех флотов. Старые большевики попросили командующего Каспийской флотилией обратить на меня внимание. Я хорошо учился, у меня была только одна четверка по русскому языку.
В результате из Баку в Ленинград в сопровождении офицера нас поехало 13 человек. Мы знали, что там очень серьезная медкомиссия. Меня даже заставили вырезать гланды. Тогда это считалось обязательным, чтобы не болеть ангиной.
После всех экзаменов и проверок выяснилось, что из 13 человек в училище поступили только я и еще один парень.
Так, в 1959 году Саша Берзин надел бескозырку, где на лентах было написано: «Нахимовское училище». Порядок в училище был армейским: класс назывался взводом. Нахимовцы изучали устройство корабля, боевые средства и тактику флота, наблюдение и связь, а также занимались в столярных, радиотехнических и других мастерских.
– У нас были прекрасные офицеры-воспитатели и мичманы, многие из которых прошли войну. Особенно запомнился старшина роты Алексей Ефимович Хомяков, который партизанил, имел две медали «За отвагу». В училище нас лелеяли, но в то же время держали в ежовых рукавицах. Учиться было несложно, но нам досаждал английский язык, которому уделялось четыре часа в неделю, плюс еще два часа военного перевода, не говоря о том, что географию и историю нам также преподавали на английском языке. Так что английский язык мы знали в совершенстве.
Александр Берзин окончил Нахимовское училище с серебряной медалью и для дальнейшей учебы мог выбирать любое высшее военное учебное заведение.
– Я попросил направить меня в Военно-морское училище имени Фрунзе, на штурманский факультет, который через пять лет окончил с отличием. По распределению попал на Северный флот.
Служить Александру довелось на атомной подводной лодке К-418 проекта «Навага».
– Я попал на корабль, который как раз выходил с завода в Северодвинске, экипаж был практически укомплектован, не хватало только командира электронавигационной группы. На эту должность меня и взяли. Там все были капитан-лейтенанты, я один – лейтенант. Отношение было доброе, но все наряды, в том числе и чистка снега, были, конечно, моими.
К-418 на пять лет стала для Александра Берзина родным домом. Он быстро продвинулся по службе. Сначала был командиром группы БЧ-1, затем командиром штурманской боевой части, помощником командира подводной лодки. На этой должности получил допуск к самостоятельному управлению кораблем.
Окончив Высшие специальные офицерские классы ВМФ, занял должность старшего помощника командира подводной лодки К-487, а потом ему доверили командовать подводными лодками К-216 и К-424.
«Выполнили 14 всплытий с проламыванием льда»
В октябре 1982 года экипаж ракетоносца стратегического назначения под командованием капитана 2-го ранга Александра Берзина в кромешной тьме отправился в полярную кругосветку.
На подлодке с полным боекомплектом ракет требовалось пройти подо льдом по всему периметру Северного Ледовитого океана, по американскому, канадскому, гренландскому секторам, и, взламывая лед, снять временные нормативы подготовки к пуску ракет в Арктике в условиях полярной ночи.
Подобный поход был единственным и никогда никем больше не повторялся. В полярную ночь невозможно было использовать для ведения ледовой разведки самое информационное средство – телевизионный комплекс. А с помощью других средств ледовой разведки очень сложно было точно определить структуру льда и принять решение на всплытие.
– Экипаж для уникального похода набирался чуть ли не на конкурсной основе?
– Прежде всего учитывались опыт плавания, подготовленность экипажа. Мы в мае только пришли с очередной боевой службы, где подо льдами прошли вокруг Шпицбергена. Так получилось, что наш экипаж посчитали наиболее подготовленным.
О предстоящем походе я был проинформирован раньше всех. Конечно, испытал чувство гордости. Меня привлекали к разработке маршрута плавания, в одной точке там до Северного полюса оставалось всего 180 миль, я просил: «Ну заверните меня туда». Не стали. Все было засекречено. Но личный состав чувствовал, что нас ждет необычный поход. Подготовка была очень тщательной. Без промедления был выполнен межпоходовый ремонт, службы снабжения были удивительно сговорчивыми, все наши заявки на запчасти выполнялись в первую очередь. При этом корабль был полон проверяющих и инспектирующих.
Обычно, выходя на бовую службу, мы погружались около Кольского залива и всплывали только при возвращении на базу. А здесь мы впервые всплывали во всех арктических секторах и ломали лед. Сначала выход на поверхность, в ограждение рубки, воспринимался экипажем на ура, все стремились оказаться в первых рядах, говорили друг другу: «Пойдем покурим». Но потом, при морозе минус 40 градусов, темени и шквалистом ветре, желающих проветриться уже не находилось. И на расчистку ракетной палубы ото льда приходилось выгонять чуть ли не пинками.
– При всплытии отрабатывали нормативы приведения подлодки в надводное стартовое положение?
– Нам требовалось снять нормативы в условиях полярной ночи, потому что война могла начаться в любой момент, и не только в полярный день, летом. А чтобы повысить живучесть наших ракетоносцев, их надо было загнать в Арктику, чтобы противнику сложнее было их обнаружить. Так что флотское командование посчитало риск оправданным.
Мы устанавливали, сколько времени требуется на поиск полыньи, тонкого льда, а также определяли, сколько времени уходит на всплытие и очистку ракетной палубы. Все наши наработки были потом заложены в тактические приемы и оперативные расчеты, для того чтобы оценить готовность морских стратегических ядерных сил.
– В каких условиях приходилось всплывать?
– Лодка всплывает с дифферентом на корму, то есть задирает нос. Для того, чтобы потом рубкой и носовой оконечностью взломать лед и привести корабль в стартовое состояние.
Атомная подводная лодка, на которой мы шли, – это махина длиной 150 м и высотой 17 м. Она должна всплывать медленно, потому что в Арктике ледовые поля находятся в постоянном движении, сказываются и ветер, и течения. Лед постоянно ломается, вздыбливается. Может попасться участок ровного льда, а где-то рядышком – подводной торос, огромная глыба льда со сталактитами – подсовами. И мало не покажется, если один из таких подсовов стукнет о корабль. Если удар придется в ракетную шахту, возможны разгерметизация и взрыв. Можно также остаться без винтов, плыть будет не на чем. Поэтому лодка всплывала со скоростью 20 см/мин. Подъем мог длиться от двух до четырех часов. Бывало, наблюдали на средствах ледовой разведки ровную поверхность, понимали, что можно подниматься и продуваться, и вдруг вылезал подводный торос. И все, маневр откладывался. И мы снова искали удобный участок по маршруту перехода.
– Канадский сектор вам так и не покорился?
– В том районе зарождаются айсберги. Лед там толщиной 20–25 м, да еще и с подсовами, которые в длину достигали 70–80 м. Такая картинка была на эхоледомере. И было ощущение, что ты идешь где-то в загробном мире. Всплывать там было негде. Тонкого льда не было вообще. В течение 14 дней мы не могли найти ни одного места для всплытия. Потом уже вышли поближе к Атлантическому океану. Всего же в том походе за два месяца выполнили 14 всплытий с проламыванием тонкого льда до одного метра и семь длительных приледнений.
– Вам не было страшно? Под толстым слоем льда ведь исключена возможность экстренного всплытия…
– Страх – это когда поджилки трясутся, а тут скорее нужно говорить о чувстве опасности и ответственности. Вот это довлеет над человеком постоянно. Экипаж был обучен всему необходимому, люди работали как единый механизм. При появлении малейшей аварийной предпосылки были бы приняты срочные меры. Никто в том походе не паниковал, но скажу честно, многие потом говорили: «Слава богу, что вернулись» – настолько велико было напряжение.
– Как вас встречали?
– Все было очень обыденно. Пришел начальник штаба дивизии, те специалисты, которые должны были оценить состояние лодки. Надо заметить, что у нас не было ни одной вмятины. Потом я отправился на доклад к командующему. Хотя вначале все рассчитывали, что это будет «звездный поход». О маршруте нашего следования докладывали в ЦК КПСС. Но пока мы ходили, умер Леонид Ильич Брежнев. Когда мы вернулись из похода, наверху делили власть, и всем было уже не до нас.
– Личный состав как-то премировали?
– Тогда был тотальный дефицит. Нам на экипаж выделили две машины. «Жигули» сразу купил кто-то из личного состава, а взять «Москвич» мой заместитель по политической части уговорил одного из мичманов. Мы даже одалживали ему деньги. Также нам выдали талоны на ковры, хрусталь, которые нужно было выкупать в «Военторге». Мне пообещали, что я пойду в Военно-морскую академию имени Кузнецова. В 1983 году я уехал на учебу.
По окончании похода были поданы списки на награждение. Через полтора года 12 человек из экипажа за освоение новой техники получили ордена и медали, а про меня забыли. Я не расстроился, в конце концов, не за награды же мы служим.
«На северном полюсе до льдины гребли двумя совковыми лопатами»
После академии Александр Берзин занимал руководящие должности в соединениях и объединениях атомных подводных лодок. Дважды он руководил переходами подо льдами Арктики ракетных подводных крейсеров с Северного на Тихоокеанский флот.
– Каково было форсировать мелководное Чукотское море?
– Чукотское море я проходил дважды, в 1988-м, когда перегонял ракетоносец К-441, и в 1990-м, когда переправлял на Камчатку К-449. Чукотское море на самом деле мелкое, глубина в желобе Геральда, например, всего 45 м. А подводная лодка высотой 17 м. Из оставшихся свободными 28 м три приходится на толщину льда. И нужно пройти так, чтобы у тебя под килем было метров 10–15, и при этом не задеть лед. Однажды в таком положении мне пришлось идти около суток. Напряжение огромное, потому что это, по сути, западня. Но оба раза прошли скрытно и безаварийно.
Шестого мая 1989 года Александру Берзину было присвоено звание контр-адмирала. В его жизни были походы в сложных ледовых и навигационных условиях, а также аварийные ситуации: пожары, поступление воды, когда лодка с большим дифферентом на корму проваливалась на глубину. Экипаж справился с этим на отлично. Поэтому, когда возник вопрос, кто бы мог возглавить поход группы атомных подводных лодок к Северному полюсу, посвященный 300-летию флота России, выбор пал на Александра Берзина.
– В то время ситуация в стране была тяжелая. Как готовился поход?
– В 1994 году отмечалась круглая дата – 300-летие российского флота. А тогда, при Ельцине, вообще забыли, что есть Северный Ледовитый океан. Подводные лодки не ремонтировались, экипажи разбежались. Сначала эту миссию поручили подводной лодке класса «Акула», но она сломалась. Поэтому к точке географического Северного полюса 15 июля отправились многоцелевая подводная лодка Б-414 и ракетный подводный крейсер стратегического назначения К-18 флотилии подводных лодок Северного флота.
Подготовка была серьезная, месяца три мы формировали и готовили экипажи. Шли не спеша дней 15. Когда приблизились к полюсу, эхоледомер зафиксировал в сплошном льду заветное «окошко». Всплыли, до льда было метров восемь. Я из дома взял с собой надувную резиновую лодку, чтобы не вытаскивать штатную шлюпку, предназначенную для спасения. «Знаменная группа», старший помощник командира К-18 капитан-лейтенант Моисеев и флагманский штурман дивизии капитан 2-го ранга Богомазов, спрашивает у меня: «Товарищ адмирал, а где весла?». А я в суматохе их дома забыл. Мы с собой все время возили шанцевые инструменты, лопаты. Голь, как говорится, на выдумку хитра, взяли две совковые лопаты и погребли. Так и добрались до льда.
Из точки, где сходились все меридианы и часовые пояса, дали радиограмму президенту как Верховному главнокомандующему, а также министру обороны. Впервые в истории российский триколор и Андреевский флаг на Северном полюсе установили подводники.
– Но ведь Вы ранее, в 1987 году, уже были на Северном полюсе?
– В арктическом походе со всплытием в районе Северного полюса тогда участвовали три подлодки. Было задание выполнить ракетные стрельбы из надводного положения из приполюсного района. Я был старшим на борту ракетного подводного крейсера К-51. Тогда также стреляла и «Акула». Но пуск закончился неудачей. У нас, например, по техническим причинам ракеты не вышли на боевое поле, самоликвидировались – взорвались. Это была ошибка заводчан, на ракете неправильно установили одно из устройств. Так что хвастать нам тогда было нечем. Сообщать, куда вылетают народные деньги, не стали. Что касается американцев, то они все наши стрельбы отслеживали через спутник.
– Как узнали, что стали Героем России?
– Указ был подписан президентом 4 января 1995 года. После рождественских праздников пришел на работу в Военно-морскую академию имени Кузнецова, где я возглавлял кафедру оперативного искусства Военно-Морского Флота, мне звонит командующий Северным флотом Олег Александрович Ерофеев: «Саня, я уже несколько дней пытаюсь хоть до кого-то дозвониться в вашей академии, сообщить, что ты стал Героем России». Я семь раз ходил в походы под лед. Тут ком подступил к горлу, понял: оценили.
«Золотую Звезду» вручали 24 февраля в Георгиевском зале. Звания Героя тогда были удостоены также капитаны 1-го ранга Юрий Юрченко и Сергей Кузьмин. Восемнадцать офицеров, участников группового плавания на Северный полюс, получили ордена Мужества, 15 человек – медали «За отвагу», 14 мичманов и старшин – медаль Ушакова. Нам тогда впервые разрешили прийти в Кремль в парадной форме с кортиками. Вместе с нами награждали тех, кто участвовал в чеченской кампании. Они прибыли прямо с передовой, в полевой форме, в берцах. Мне понравилось рукопожатие президента Бориса Ельцина, он весь устремился вперед, протянул крупную ладонь. Даже показалось, что сейчас скажет: «Дай краба».