Не только в истории Украины, но и для всего постсоветского пространства 2014-й год стал переломным. События в Крыму и Донбассе показали, что миллионы людей за пределами Российской Федерации не стыдятся быть русскими.
Но что готова предложить своему разделенному народу современная Россия? Есть ли шанс, что осколки советской империи снова будут собраны воедино? На эти и другие вопросы продолжает отвечать знаменитый российский писатель и публицист Захар ПРИЛЕПИН.
— Г-н Прилепин, в прошлой части нашего интервью Вы отметили, что Прибалтика России нужна. Но складывается впечатление, что страны Балтии уже слишком сильно оторваны от России. Если возникнет новый интеграционный союз, не будут ли жители Прибалтийских республик неистово сопротивляться ему, вплоть до организации вооруженной борьбы?
— Послушайте, Вы описываете какой-то радикальный вариант: российские танки заходят в Латвию, и она к нам присоединяется…
Во-первых, в этих республиках есть проблемные регионы, с которыми нужно работать. Во-вторых, есть элиты, которые могут повернуться к России, если с ними правильно разговаривать. Это тихая, поступательная, неспешная работа. Ни первый, ни даже десятый ее пункт не предполагают немедленное возвращение Прибалтики в состав Российской империи или Советского Союза. Речь идет вовсе не об этом. Есть ведь разные формы таможенных союзов, военных блоков, экономических доктрин.
Нам просто нужно вернуть трезвость рассудка и постепенно напоминать прекрасным прибалтийским народам, как много для них, на самом деле, сделала Россия за долгие века сотрудничества.
А она сделала больше, чем немцы или американцы. По объему вклада в культурное, экономическое и политическое развитие этих территорий Россия уж точно может с ними поспорить.
О Литве я даже не говорю. У нее с Россией богатейшая совместная история, в том числе и военная. Это большая тема, о которой стоит говорить отдельно.
— В таком случае возникает главный вопрос: а как Россия должна работать со странами постсоветского пространства? Многие эксперты считают, что Россия потеряла Украину из-за того, что неправильно выстраивала с ней отношения. Позиция Кремля была такой: мы всегда сможем договориться с правящими элитами, предложить скидки на газ, кредиты, поэтому не стоит особо волноваться из-за того, что там происходит. Даже с экс-президентом Виктором Ющенко Москва пыталась договариваться. А в итоге Запад, который потратил на Украину значительно меньше средств, чем Россия, выиграл эту «войну». Как Вы думаете, Россия должна извлечь из этого урок?
— Конечно, должна извлечь. Но Вы слегка преувеличиваете, когда говорите, что Запад победил на Украине.
— Назовем это тактическим успехом.
— Да, Запад подумал, что выиграл после победы майдана. Но спустя четыре года он предпочитает, скажем так, «накрыть Украину тазом» и как можно меньше о ней думать. На Западе не понимают, что делать и как использовать этот актив (или пассив, попробуй теперь разберись). Словом, в нынешней Украине приятного мало, и за какие-то призрачные преференции, опять-таки, ее еще нужно кормить. Поэтому Запад не победил.
Но то, что сугубо материалистическая политика российской элиты не сработала и никогда срабатывать не будет, — это совершенной очевидный вывод.
Я много раз бывал на Украине, в том числе и в компании российских политиков. Я прекрасно помню, что украинские чиновники им буквально докладывали, как проходят выборы, как обстоят дела и т.д. Российским политикам и околополитической финансовой приблуде там принадлежали поля, луга, отели, спа-салоны… Все на свете им принадлежало. Они были уверены: раз мы все на Украине скупили, то она у нас под контролем. А потом выясняется, что можно вывести «за печеньки» несколько сотен тысяч человек, которые все на своем пути сметут, и все ваши отели в политическом смысле гроша ломаного не будут стоить.
Вера в бабло ни к чему хорошему не приводит. Действовать нужно не только деньгами (хотя и деньгами тоже), но и на тонких энергиях — на культурных, политических и прочих. И Россия умеет это делать, у нее это тоже получалось. Мы же создали самую большую на планете империю! Надо просто восстановить некоторые традиции, в том числе и советские.
Нас призывали забыть советский опыт и брать пример с того, как Европа смогла объединиться в Евросоюз. Но уже в 1990-е годы было понятно, что это совершенно глупый и нелепый подход.
Евросоюз на деле оказывается недолговечным, а Российская империя (она же Советский Союз) — куда более прочная конструкция.
Разнообразная, сложносочиненная, многовекторная национальная политика в советский и предсоветский период — это то, что сегодня нужно вспоминать. И какие-то вещи совершенно спокойно использовать.
— Так есть ли надежда, что 2014 год подействовал на российские правящие круги отрезвляюще? Или мы лишь говорим о том, как должно быть?
— Есть надежда, что какие-то процессы идут. Но не скажу, что это зримо и заметно. Все-таки элита у нас формировалась, условно говоря, с 1987 по 2014 (а то и 2017) год. То есть российская элита была сформирована в компрадорское и бесстыдное либерально-демократическое время. И как бы она сегодня ни выкатывала свои оловянные патриотические глаза, последние тридцать лет она представляла собой коллективного «уренгойского мальчика» (осенью прошлого года школьник из Нового Уренгоя рассказал в Бундестаге, что не все немецкие солдаты хотели воевать, его слова вызвали широкий общественный резонанс — прим. RuBaltic.Ru). Этим людям крайне сложно перестроиться и начать мыслить иначе. Все они — птенцы гнезда [первого президента РФ Бориса] Ельцина, все получили сильнодействующие инъекции веры в Запад, либерализм и подобную мишуру.
Поэтому сейчас нужно вести колоссальную работу по созданию новой элиты, которая будет мыслить по-европейски, но твердо знать, что никаких общих интересов в политике нет. Есть только личные, частные, государственные интересы, которые нужно отстаивать совершенно деспотическим образом. Деспотическим в первую очередь по отношению к самим себе.
— Вы наверняка не раз встречали такую схему: в Российской империи было православие, в СССР была коммунистическая идея. А в Российской Федерации? В России 90-х доминировала идея демократии, но она себя изжила. Какая идеология есть в современной России и нужна ли она вообще? Ведь существует мнение, что не нужна: дескать, работайте честно, не воруйте, вот и вся идеология.
— Идеология нужна. Мы должны что-то предложить миру, ведь он требует не просто сильную Россию с красивым лидером, прекрасно организованными чемпионатами мира и жесткой риторикой по отношению к терроризму. Должно быть нечто большее.
Миру, безусловно, не хватает ощущения традиции, консервативных ценностей, которые подвергаются тотальному пересмотру. Россия может это предложить. Еще она может предложить очередной осмысленный поворот влево.
Консервативные национальные интересы, соединенные с антибуржуазной и антиолигархической (в самом широком смысле слова) левой повесткой, —сегодня этого катастрофически не хватает. Мир в эту сторону и движется. Левый поворот — тенденция очень актуальная.
— В одном из интервью Вы упоминали, что новый вектор развития «большой» России (хотя бы экономически) может предложить Донбасс.
— Да, но для этого Донбассу нужно предоставить больше преференций. Сегодня регион находится в мировой изоляции. Даже у Кубы было больше возможностей для проведения экспериментов — у нее за плечами был Советский Союз, помогавший преодолеть последствия отделенности от мировой экономики.
Не мешало бы предоставить Донбассу толковых экономических советников левого толка. Условно говоря, дать задание [советнику президента РФ по вопросам региональной экономической интеграции Сергею] Глазьеву, [экономисту Михаилу] Делягину или [политическому деятелю Юрию] Болдыреву: приехать и отработать здесь какие-то вещи, которые в России по объективным или субъективным причинам не запускаются.
Пока что этого не происходит. Донбасс в ручном режиме самостоятельно справляется с тем, с чем может справиться. Своих ресурсов, к сожалению, не хватает, потому что война еще не кончилась.
— Вашу книгу недавно обнаружили в книжном магазине в Киеве. Можно предположить, что со временем их там станет гораздо больше. Не задумывались о том, чтобы написать произведение, которое будет ориентировано не на российскую аудиторию, а на жителей других стран (к примеру, той же Украины)?
— Ерунда какая-то. Зачем я буду писать отдельно для украинцев? А потом отдельно написать книгу для чеченцев, казахов, прибалтов? Если книга хорошая, ее читают везде.
О Донбассе я хотел бы написать, но не уверен, что этого ожидает украинская публика (смеется).