Взгляд на демократию как на народное правление завуалировано остается ценностным обоснованием ее инструментальных преимуществ. В позднем СССР и затем в Российской Федерации западную демократию именно так и воспринимали, усердно постаравшись перенять все ее институты.
И Съезд народных депутатов СССР, выборная кампания в состав которого развернулась ровно 30 лет назад, оказался демократичнее любого мирового парламента, несмотря на преобладание членов правящей КПСС. Однако вряд ли кто-то назовет тот или последующий, действительно весьма демократический период, временем народовластия.
И есть основания предполагать, что не столько принимающая сторона оплошала, сколько та сторона, которая послужила для нас источником демократического опыта. К 90-м годам XX века сама западная демократия, добытая когда-то в народной борьбе, изменила свой характер.
Возьмем семь критериев демократии по Роберту Далю, относительно которых существует консенсус, предположим, что они действительно выполняются, и посмотрим, что из этого может выйти на практике:
1-4. Выборность органов власти. Регулярное проведение выборов. Всеобщее избирательное право. Право быть избранными в органы власти
На выборы сегодня (полтора века спустя после того, как адвокат Авраам Линкольн занял на предвыборную кампанию 100 долларов у своего друга) выдвигаются люди, получившие поддержку наиболее влиятельных правительственных и деловых кругов. Диссиденты, ниспровергатели, решительные реформаторы не занимают властных постов в демократических странах. Путем переговоров или отказа в поддержке их либо превращают в лояльных политиков, либо окончательно отверженных маргиналов. Никто, не пользуясь поддержкой хотя бы одной из наиболее влиятельных элитных фракций, не доберется до уровня депутата национального парламента.
Таким образом, с помощью, процедурно, вполне совершенных выборов олигархически организованная элита (согласно Ричарду Лахманну) формирует общенациональную повестку дня, внутри которой существуют конкурирующие подразделы. В силу механизма отбора политических лидеров и способа формирования предвыборных программ нельзя признать ротацию властных персон происходящей полностью по воле народа. Но атмосфера непримиримой и бескомпромиссной конкуренции заставляет верить, что решаются какие-то принципиальные вопросы.
Сами теоретики современной демократии подчеркивают, что последняя возможна только при близости позиций конкурирующих партий. Правящая элита остается на этой позиции при любом исходе выборов.
5-6. Свобода самовыражения. Право на альтернативную информацию
В мире медиа давно утвердились национальные и глобальные корпорации, очень редко принимающие в свои ряды новичков, вырастающих на удачно найденной возможности для некоторого диссидентства. В целом же диссидентство подавляется тем, что крупные медиакорпорации формируют общественное сознание как слабо восприимчивое к новым идеям (зато падкое на новые товары). Но плюрализм не отрицается, как при авторитаризме, он лишь состоит из отборного ассортимента стерилизованных идеологий. С их помощью и удовлетворяется право на альтернативную повестку.
Свобода самовыражения вынуждена соответствовать стереотипам, подстраиваясь или восставая – так появляется нонконформизм. Что-то из его арсенала пополняет число стереотипов, что-то забывается…
7. Автономия ассоциаций
Автономия и свобода создания ассоциаций в современном обществе приводит к результатам, вполне согласующимся с интересами правящих кругов. Попросту говоря, людьми организованными управлять легче, чем неорганизованными. Постепенно это поняли и те, кто традиционно противился массовым организациям. Так, профсоюзы, конечно, выдвигают требования, но это все равно лучше стихийных бунтов. Профсоюз рано или поздно вынужден идти на компромиссы, такова логика переговоров. Профсоюзных боссов можно уговорить, купить, шантажировать, сломать, посадить. И – купировать опасность.
Многочисленные организованные и заявившие о себе группы, из которых состоит современное общество, предоставляют идеальные возможности для манипуляций. При необходимости сделать тот или иной вопрос предметом широкого внимания, политикам или медиа достаточно познакомить с ним заинтересованную группу. Всегда можно найти ту, которая будет защищать определенные правительственные или элитные интересы против иных точек зрения, организовать коалицию, движение «за» или «против».
Для политиков (или бизнеса) не составляет труда осуществлять массовую мобилизацию, обращаясь к организованным группам и приобретая их поддержку, внешне солидаризуясь с их лозунгами и прибегая к спонсорству. Ангажированных иных групп, среди которых встречаются, например, экологические, нельзя не замечать, причем они давно превратились в международный инструмент.
Еще лет десять назад можно было утверждать, что у правящих классов на Западе пока не было повода для того, чтобы осуществлять масштабное целенаправленное управление или манипуляцию всем обществом при помощи тех средств, которыми они располагают.
Сегодня появились все основания предполагать один подобный проект осуществленным: если считать таковым формирование широкого антироссийского общественного мнения и образа врага в лице РФ. Это – по теме «война». Управление снижением уровня жизни тоже идет, но пока наталкивается кое-где на активное сопротивление, такое как «желтые жилеты». Характерно, что легитимные институты демократии не смогли предложить им каналов для мирного, ненасильственного и при этом оперативного и эффективного выражения своих требований.
Мы и они
25–30 лет назад в России демократия оказалась успешным средством проведения самых непопулярных преобразований. Но тем самым она и слишком рано проявила свое «истинное лицо». Впрочем, нельзя сказать, что попытки демократизации предпринимались у нас всегда только с фигой в кармане. Усилия властей, действительно, на протяжении многих лет были направлены на внедрение западной модели: удовлетворение интересов элит одновременно с обеспечением сносной жизни отмобилизованного на «демократическое участие» общества.
Последнее, однако, как-то всего этого не принимает. Мы неохотно вступаем в партии, общественные организации, давая повод к упрекам в пассивности «гражданского общества». На народном языке причины такой пассивности выражаются словами «все равно надуют». Иначе об этом можно говорить, как о резистентности к практикам манипуляции, включая демократические. И это несмотря на еще один упрек – в управляемости россиянина с помощью телевизионного аппарата.
Наш обыватель не верил телевидению 90-х, даже ненавидел его. То телевидение убеждало зрителя в конечном торжестве догмата общедемократических ценностей made in USA, это была единая линия, были споры хозяйствующих субъектов, но «реакционерам» и «совкам» путь на экраны был закрыт.
Манипуляции не удавались. Потом обыватель поверил «путинскому» ТВ – не потому что подвержен манипуляции (не работало же в 90-е), а потому что это новое телевидение в значительной степени резонировало с его внутренним пониманием правды – как бы мы это не оценивали. Эффект от резонанса получился впечатляющим.
При этом российское общество, между прочим, является наиболее модернизированным из всех, с кем его можно сравнить. Ни одна другая страна не была столь глубоко трансформирована в XX веке. Большая часть населения страны имеет куда менее прочную связь с традицией, чем жители западных стран.
Модернизированность российского общества оказалась такова, что в нем просто не мог быть осуществлен обычный демократический проект. Что это, вообще говоря, за проект? Это «политическая нация» с упором на вторую часть словосочетания, когда этноним становится, по сути, идеологемой. (Так что, дело не только в уникальной многонациональности даже той части бывшей Российской империи, которая в 1991 году осталась от СССР.) Впрочем, возможно, что в обществе парадоксальным образом законсервировался и традиционализм, как одно из обычных для России убежищ от избыточного давления извне. Другое убежище – яркий модернизм, футуризм, и он тоже присутствует, даже с избытком. Наш человек любит космос, ракеты, Гагарина, Маяковского, «переделать мир».
Да, западная демократия действительно тут не очень-то «катит». Но и энигматичность российской ситуации отнюдь не позволяет выписать ей какой-нибудь простенький рецепт.