Итоги внешней торговли Германии показывают, куда придет мир к 2040 году.
Статистика — интересная наука. Казалось бы, оперирует она только сухими цифрами, однако анализ итоговой картины часто позволяет найти ответ на вопросы порой не только неочевидные, но местами откровенно парадоксальные.
Например, казалось бы, Европа, в первую очередь, Германия как ее ведущий экономический драйвер, должна быть сильнейшим образом заинтересована в максимальном геополитическом сближении с Россией. Как минимум потому, что ее глобальная безопасность самым непосредственным образом зависит от характера отношений со своим крупнейшим восточным соседом.
Глядя на географическую карту, ну кто еще способен в военном отношении серьезно угрожать Европе, Свазиленд? Однако признавая сей факт публично и даже получая встречные надежные гарантии, Берлин тем не менее сохраняет антироссийские экономические (и в ряде случаев политические) санкции, продолжает «переживать за судьбу Украины».
Возмущается «неработающими Минскими соглашениями по Донбассу» и называет присоединение Крыма к России актом государственной агрессии. Не так чтобы особенно громко, блокировать строительство «Северного потока — 2» власти ФРГ не дают тоже. Тем не менее общая внешнеполитическая позиция немецких властей сильно отдает явным когнитивным диссонансом.
Однако если посмотреть на цифры, многое начинает играть совершенно новыми красками. Особенно после изучения первых появившихся в открытых источниках итогов немецкой внешнеторговой деятельности за 2018 год, опубликованных федеральным статистическим ведомством ФРГ (Destetis) и восточным комитетом немецкой экономики (OAOEV).
За истекший период Берлин сумел поставить очередной личный рекорд. По итогам прошлого года совокупный немецкий экспорт достиг 1,318 трлн, а импорт составил 1,090 трлн евро, что на 4,6% выше показателя 2017 года (1,279 и 1,031 трлн евро соответственно). Профицит торгового баланса, правда, несколько просел, с 247,9 до 227,8 млрд, однако в целом общая доходность внешней торговли по-прежнему осталась очевидно положительной (9,46% балансовой прибыли).
При этом важным фактором, фактически предопределившим все последние внутренние геополитические шаги Германии, является тот факт, что основную часть приносящего доходы экспорта составили поставки товаров другим странам Европы (68%). В том числе, в первую очередь, государствам, входящим в ЕС (58%). Азиатские рынки обеспечили 17% (конкретно Китай — 6,4%), американские — 12% (отдельно США — 8,9%), Африка — 2%, Австралия и Океания — 0,8%.
Где же тут Россия? Ее скромные 4,7% входят в разницу цифр между объемом всей Европы и долей, приходящейся на Евросоюз. Статистически нас в Берлине считают всё-таки «тоже европейцами». Но странными, потому что страна с населением в 150 млн человек имеет товарооборот с ФРГ на 60 млрд евро, в то время как Польша (на 31 декабря 2017 года 38,4 млн человек) «сделала» 118 млрд, а Чехия (на 1 января 2018 10,6 млн человек) «наторговала» на 92 млрд евро. Причем первое и второе место среди немецких партнеров занимают Франция и Нидерланды.
Примерно схожая картина получается с немецким импортом. 71% закупаемых товаров и услуг происходят тоже из европейских стран (в том числе из РФ 7,8%). Причем не менее четверти из них фактически также являются немецкими. Например, ввозимые из Великобритании и Чехии автомобили производятся на заводах, юридически принадлежащих Volkswagen и BMW. Объем входящего потока из стран Азии достигает 19%. В том числе Китай обеспечивает 7,3%, тем самым торговля с ним для немцев имеет хоть и небольшое, но в целом отрицательное сальдо. Америка «дает» 8%, Африка — 2%, Австралия с Океанией — 0,3%. Ведущим экспортером в Германию стали Нидерланды (13,3%).
Таким образом, если ранжировать результат по степени важности торговых направлений, Россия занимает примерно двенадцатое место по степени экономической «интересности» по совокупности показателей. Стоит ли удивляться, что максимально возможное сохранение отношений даже со строптивой Польшей для Германии пока остается политически более приоритетным?
Фактически на протяжении последних 20 лет Федеративная Республика росла и процветала, в первую очередь, за счет экономического поглощения Восточной Европы. По этой же причине достигнутый к настоящему моменту уровень торгово-промышленной интеграции внутри Евросоюза и создал Берлину необходимые предпосылки для начала принципиальной модернизации политической конструкции ЕС по новым принципам «Европы двух скоростей».
Величина замкнутости «партнерских» экономик (особенно у восточных лимитрофов) на Германию стала столь высока, что немцы получили достаточно оснований (и возможностей) приступить к их приведению к стандартам «Ordnung muss sein» (нем. «должен быть порядок»). Сопротивляться и возмущенно голосить все они, конечно, будут, но варианты «соскочить» у Восточной Европы объективно почти отсутствуют.
Что касается России, то отношения с ней, очевидно, вытекают из складывающегося экономического перекоса. Мы у немцев «мало» покупаем и «слишком много продаем». Имея совокупный оборот по объему даже меньше чешского, Москва тем не менее занимает ведущее место как поставщик энергоресурсов (35% от совокупной потребности Германии по газу), а также является ведущим источником черных и цветных металлов (прокат, пруток, трубы, тросы, канаты), нефти и ряда других видов сырья. Доля российских промышленных товаров остается небольшой. Однако в целом «на круг» торговый баланс для России положителен, что как раз и служит ключевым фактором, раздражающим «партнера».
Мы для него находимся практически во второй, если не в третьей, линии важности, если считать в деньгах. Общая доля совокупного энергетического (нефть + газ) импорта Берлина находится у отметки в 10,1%, что на фоне других направлений вроде как немного. Если считать по совокупному балансу, то для немцев важнее покупатели специализированного оборудования и машин (26,1%), транспортных средств (22,3%), химической (15,7%) и фармакологической (13,2%) продукции.
В результате получается, что в общем масштабе «на русских» приходится примерно 3% денег, да и то заметно в пользу Москвы, однако при этом Россия серьезно держит немецкую экономику, скажем так, за краник, уже сейчас контролируя более трети энергетических потребностей ее экономики. А с учетом перспектив прогрессирующего падения добычи в Северном море, степень зависимости от северного соседа в ближайшие пять лет имеет все шансы перевалить за 40%, что стратегически уже кажется опасным.
Вот именно в этом и кроется корень всех немецких геополитических выкрутасов. Политическое подчинение США тут занимает далеко не главное место. Тем более что оно в последние годы еще и активно разрушается. К примеру, в ответ на американские торговые санкции против немецких (шире — европейских) товаров Берлин ввел свои ответные, затрагивающие ряд важных для Америки экспортных направлений. В том числе на алюминий, сталь и продовольствие. Кроме того, немцы с французами еще и свою, отдельную версию SWIFT запускают.
Словом, получается как в известной поговорке: и хочется, и колется, и мама не велит. География и экономика требуют с Москвой теснее сближаться и сильнее дружить, но геополитика и соображения национальной безопасности, наоборот, вынуждают компенсировать рост зависимости в узкой, но важнейшей области наращиванием давления (местами до отталкивания) по другим направлениями.
Однако не слишком сильно, иначе неизбежно придется переходить на сильно более дорогой американский СПГ, что сопряжено с попаданием в еще более высокую зависимость, но уже от Вашингтона. А те — ребята простые, им очень-очень сильно нужны деньги. Много. И Европу они уже откровенно рассматривают как свою потенциальную экономическую колонию без права даже совещательного голоса.
Кроме того, чрезмерное, по мнению немецкой правящей элиты, публичное сближение с Россией может быть (и будет!) трактовано европейскими оппонентами как проявление политической слабости Берлина, что сильно осложнит ему начатое переформатирование ЕС.
Вывода из всего сказанного следует ровно три.
Во-первых, при всех прочих известных внутренних сложностях, Европа к превращению в новое надгосударство с франко-германским доминированием, что называется, дозрела. Процесс реорганизации имеет все необходимые фундаментальные предпосылки. При этом он идет в том же направлении, что и прочие — в сторону формирования в Европе собственного, в высокой степени самодостаточного и самостоятельного экономического кластера.
В сочетании с аналогичными процессами в США и Китае это не оставляет России иного выбора, кроме формирования аналогичной политико-экономической конструкции в границах Евразийского союза. Путин прав, времени на раскачку действительно уже нет. Если мы опоздаем к моменту, как конкуренты у себя закончат, то на следующем этапе они, окрепшие, придут уже делить нас. Не потому что злые, просто сильные в глобальной геополитической конкуренции всегда едят слабых. Ничего личного, просто бизнес.
Во-вторых, на протяжении этого процесса отношение Евросоюза к России не улучшится. Им нужны наши энергоносители, но они не желают от нас критично зависеть. Потому они будут с нами торговать, в то же время ища варианты вставлять палки в колеса. Как бюрократически, через попытки принятия «новых правил игры», так и путем активного развития альтернативной энергетики. Так что наше нефтегазовое доминирование не будет вечным. Учитывая темпы развития технологий, лет через 20 уже есть основания ожидать их выхода на достаточную эффективность, позволяющую всерьез конкурировать с классической энергетикой.
Отсюда вытекает, в-третьих: 2035−2040 год являются стратегическим промежуточным финишем, к которому, как бы трудно нам ни пришлось, Россия тем не менее должна суметь осуществить переход на следующий глобальный технологический уклад. Иначе к концу нынешнего века она рискует прекратить свое историческое существование.
Такова перспектива, и она не так чтобы радостная. Однако ее понимание дает возможность выработки стратегических решений стоящей задачи. Остается лишь суметь сделать это практически.