Ключи от Лёвкиной жизни. Как неизлечимый 4-летний мальчик полностью изменил жизнь северного посёлка

В 4 Лёвкиных года Вике и Тёме сказали: в стране с таким диагнозом, как у вашего сына, всего 50 детей. И лечения не существует.

В ночь, когда они узнали о лейкодистрофии (сколько ему оставалось лет жизни, никто сказать не мог), Лёвка с мамой легли в обнимку в палате московской больницы. И Вика, кусая подушку и сдерживая рёв, прошептала в любимое ухо:

«Сыночек, ну чем же тебе ­помо-о-о-очь?» Обращаясь скорее не к Лёвке, а по инстанции выше. Но Лёвка неожиданно ответил – чётко, конкретно и тоже шёпотом, под одеялом:

«Мам, построй мне гостиницу. Я ключи выдавать буду».

«И я ему обещала: построю».

«Да ты сумасшедшая!»

Так на карте северных, мурманских, окраин нашей родины появилась точка – точка начала удивительного Лёвкиного путешествия по его маленькой жизни. Гостиница «Виктори» в посёлке городского типа Никель.

«Ты чокнулась, Вик? Да ты сумасшедшая!» – сказал Лёвкин папа, когда Вика с сыном вернулись из Москвы. С диагнозом. «И целью всей жизни».

«Мы – на краю света, муж – под землёй, вокруг только соп­ки» – так описывает Вика их никельскую моножизнь. До границы с Норвегией – 20 км, топонимы кругом сплошь финские. И сам посёлок финской постройки, довоенной. И добывающий руду жизнеобразующий комбинат – тоже. А остальное всё – наше, общероссийское. Никель – это 143 жилых дома в долинке. Над ними 3 трубы, говорящих с холодным розовым закатом. Снега. Сокращения кадров. Одним словом, конец света. Сюда в 2009-м, спустя год после рождения Лёвки, британская музыкальная группа приезжала «за натурой», клип снимать: утопленные в сугробах ржавые «жигули», серые дома, бродячие собаки, псевдоплюшевые шторы квартир типовой застройки… В песне – слова: «Прощай, мёртвый город! До тех пор, пока лёд не начнёт таять».

В Никеле тает лёд

Лёд начал таять 5 лет назад, когда Лёвке Донцу диагностировали лейкодистрофию, редчайшую форму. Белое вещест­во головного мозга начинает медленно умирать. Постепенно замедляется речь, нарушаются моторика и восприятие – как будто организм уходит в зону вечной мерзлоты…

Когда ещё не было диагноза, Вика моталась с сыном по реабилитационным центрам, жили по съёмным углам, гостиницам. «Вот тогда, думаю, в Лёвке и засела эта мысль – про гостиницу. Он же у нас страшно общительный, ласковый, бабник, девчонок всех зацелует, на каждом ресепшне заберётся на коленки и давай ключи выдавать…» Теперь Лёвка хотел выдавать ключи сам. От своей гостиницы. А Вика хотела, чтобы он успел всё. Ведь если успеваешь всё, то не так уж и важно – как долго?

«Когда муж понял, что я уже не отступлюсь, встал со мной в этой упряжке рядом. Тёма у меня 204 см ростом; я – голова, а он – руки. Я работала в БТИ, зарплата была 21 тыс., муж – в шахте. Никто не верил, что у нас получится. Никто и никогда. Я и сама думаю, что иначе как чудом случившееся с нами не назовёшь».

Вика 2 года сидела ночами, просчитывала бизнес-план – «до последнего гвоздя, до каждого рулона обоев». Продали с мужем квартиру – на эти деньги купили заброшенное здание 1936 года постройки: то финны жили, то советские люди, потом была стоматология, потом – пожар, потом – голые окна. Пустой дом заняли бомжи. «У нас много в округе таких, но я выбирала с умом. Я же кадастровый инженер». Два месяца каждый день после работы вывозили на себе мусор: чужие прожжённые диваны, бутылки, ботинки, шприцы… «Лёвка тогда ещё хорошо ходил, оставляли его с бабушкой. Бабушка тоже тогда ещё не лежачая была…»

Страница гостинницы в ВК

На этом деньги кончились. А Лёвкино время  продолжалось. «Я пошла в банк за кредитом – надоумили по­просить грант. Попросила. Отфутболивали 5 раз. Но меня в дверь – а я в окно. Пять раз возвращалась наутро с новыми бумагами. И они просто поняли, что проще мне дать эти деньги». На первый грант, 500 тыс. руб., застеклили окна, повесили двери. Привезли из Мурманска 1200 кг кафельной плитки. «Тёма опаздывал на работу – разгрузили эту тонну вдвоём за 15 минут…» Спина сломалась, деньги вышли. Вика пошла за вторым грантом – уже в Апатиты. Выбила. Провели канализацию и электричество. По поводу третьего приехал из Мурманска сам замминистра. «Красивый, в галстуке, а у нас тухляк, разруха, я в строительной робе: «А вы уверены, что справитесь?» – «Клянусь, миленький, только дайте!» Справились. Сделали отопление. Грантов больше никто не предлагал. И тогда Вика взяла беспроцентный заём, большущие деньги, 3,5 млн. «Мосты были сожжены, пути назад не было». Лёвка ждал.

«Виктори» – значит победа

Гостиница «Виктори» – конечно, Виктория, конечно, победа – в посёлке Никель открылась в срок, 2 года назад. «У парадного входа уже стояла делегация, а в одном из номеров ещё потолок доделывали». Интерьеры выбирал Лев Донец. На трёхколёсном велосипеде он тогда катался уже пристёгнутым за пояс. Вот эту яркую зелёную полоску в стандартах, вот эти розы в номере для новобрачных, вот эту плитку для санузлов, вот этот ламинат в коридор, на полу которого сидит сейчас, вот эти ключи с пластиковыми бирками – которые теперь сам выдаёт, медленно выговаривая постояльцам: «Добро пожаловать!»

И в Никеле тает лёд.

Кто-то, конечно, по-преж­нему продолжает недоумевать: «Больной ребёнок! А они живут и радуются!» А кто-то передаёт по сарафанному радио – дальнобойщики, таможенники, норвежские туристы: «В Никеле гостиницу наконец открыли! И ключи там тако-о-ой парень выдаёт!» Улыбака, первоклашка, Лев Донец, хозяин. «В день открытия Лёвка так гордился: «У меня теперь есть своя гостиница! Моя! Мне мама построила!» И самое главное, волны этой радости распространяются за пределы социальной гостиницы на 11 номеров.

«Сотрудников у нас 6, пока работаем, только чтобы им зар­плату платить и за «коммуналку» отдать». Вот Игорёк – местный, никелевский. Были жена, дети. Пошёл в кафе отдохнуть – драка, пробили голову, кома. Игорёк не умер, но получил инвалидность. И остался один. Виктория Федотовская взяла его на ресепшн. Заново учился писать – на гостиничных бланках. Говорить – отвечая по слогам на звонки: «Ал-ло, «Вик-тори» слу-шает». «А это Светулька, горничная, одинокая мама с ребёнком». Ребёнок – со Светулькой на смене, оставить не с кем, а на эту работу можно с детьми. И трудовая, и северный отпуск 52 дня, и больничные. «У нас никто из предпринимателей так не работает… Маруська – тоже одиночка, бухгалтер-пенсионер. Мы простых людей не берём. Только тех, кто никому больше не нужен».

Лев Донец, редкий герой непроходимой беды, обернувшейся огромным светом, сияет своей улыбкой, сидя на полу площадки 2-го этажа, покрытом персонально им выбранным ламинатом. Вика рассказывает про Голландию, где, говорят, разрабатывают лекар­ство от их болезни. О том, что они мечтают попасть в клинические испытания, что согласны на любые эксперименты, а у меня в голове крутится клип, снятый 10 лет назад в посёлке, где сейчас уже все дома покрашены разноцветной краской. В песне есть и такие слова: «Мы движемся к звёздам. И всё, к чему мы прикасаемся, уже становится нашим. Давайте жить – пока живы».

Лёвка с мамой уже трогают свои звёзды, их эксперимент — удался. Проверка реальности любовью пройдена. Реальности нашей общероссийской жизни, сделанной из наипрочнейшего, едва ли не никелевого, сплава и не оказавшей этой семье никакого сопротивления. Честно выдавшей чудо.

P. S. Да, кстати. «Лёвка говорит, ему хотелось бы теперь ещё и свой ресторан». Источник