История переезда Игоря Ларионова из СССР в Северную Америку началась в октябре 1988 года, когда уставший от методов работы главного тренера ЦСКА и сборной Виктора Тихонова и преобразовал все свои эмоции в открытое письмо, опубликованное в журнале «Огонек». Вот его небольшой фрагмент:
«Похоже, товарищ полковник, что чем больше в сборной военнослужащих (для команды ЦСКА это естественно), тем вам спокойнее: незачем утруждать себя воспитательной работой, легче просто приказывать младшему по званию и должности. А приказы, как известно, не обсуждаются. Подчиненный фактически не имеет права голоса, а собрания команды превращаются в фарс, когда никто не может вам возразить. Поэтому что хоккеисты, их спортивная судьба, их будущее и, чего уж скрывать, материальное благополучие их семей — все целиком находится под вашим неусыпным контролем. Так вы, Виктор Васильевич, превратились за последние годы в этакого хоккейного монарха: захотите — накажете, захотите — помилуйте! Как вы поступили с Сашей Могильным, самым молодым игроком, когда он не пожелал стать офицером Советской Армии? Старым, казачьим способом: припугнув, не взяли его на коммерческие игры в Японию. Поразмысли, мол, что с тобой будет… И Саша послушно написал рапорт».
«Поначалу мы просто оказывали услуги своим друзьям. Скажем, строим бокситодобывающий комплекс в Гвинее. Африканцы: «Коль мы так здорово сотрудничаем, помогите в области спорта, хотим развиваться». Крепнут отношения с Алжиром — газ, нефть, военные вопросы, а у них тоже спортивные амбиции — мы своих тренеров в Алжир. Все стучались к нам, заявок на футбольную помощь становилось все больше. И мы вошли во вкус, решили зарабатывать на ноу-хау в области спорта. По решению руководства ЦК была создана всесоюзная внешнеторговая организация «Совинтерспорт», которой поставили задачу: «Добывайте валюту для страны». И тут пошло без разбора — друзьям и нет».
«Таков был единственный вариант сделки, при котором я мог уехать из Союза. Те 375 тысяч долларов в год, которые три года подряд отдавал «Совинтерспорту» и Федерации хоккея СССР, по договору должны были пойти на развитие детских школ ЦСКА и «Химика». По крайней мере знал, что мои отчисления помогут российским мальчишкам. Но этого не произошло, и я так и не получил четкого ответа, куда ушли эти деньги».
«Каждый игрок едет за океан выполнять какую-то миссию. Внутреннюю миссию. Я понимал, что всё будет по-другому. Времени на адаптацию было очень мало, ведь мы уезжали, когда нам было по 29-30 лет, и терпения у руководства было не так много. Одно дело, когда ты приезжаешь в 18 лет, тебя могут подождать, адаптировать к системе, к игре, к языку и т. д. Где-то, может, поиграешь в фарм-клубе, чтобы подготовиться. В наше время, когда мы приезжали, мы были одни, без поддержки. Те люди, через которых мы туда перебирались, а я уезжал через Федерацию хоккея и «Совинтерспорт», они просто исчезли. Никакой поддержки не было, хотя на первых порах помощь необходима. Многие вопросы приходилось решать на ходу».
«В 92-м году после того самого сезона, когда Паша Буре, играя со мной в тройке, получил приз лучшего новичка лиги, я был настроен продлить контракт с «Ванкувер Кэнакс». Но «Совинтерспорт», мой посредник при подписании первого контракта, в случае продления его снова получал право на 50 процентов от моих доходов. Между тем за три года, что я провел в Ванкувере, ни один человек из этой организации, которая получила 1 миллион 200 тысяч долларов, ни разу даже по телефону не поинтересовался моими делами. Когда же снова запахло большими деньгами, его представители моментально перемахнули через океан. «Ну ладно, 250 тысяч долларов, и по рукам!», — предложили визитеры. «Нет!», — ответил я. «Тогда 150 тысяч, и мы с вами расстаемся». «Вы не получите больше ни одного цента!» — поставил я точку в нашем не слишком приятном диалоге. И уехал в Лугано, где подписал контракт на три года, хотя права на меня по-прежнему принадлежали «Ванкуверу».