Новые формы занятости пора отрегулировать законодательно.
Сегодня работников все чаще переводят в самозанятые, кроме того получили распространение интернет-агрегаторы найма, разрывающие связь между работодателем и работником. Популярной становится философия “шеринга”, когда работник берется напрокат, как вещь. Подобная нерегулируемая система позволяет работодателям бесконтрольно забирать себе большую часть прибыли, которую генерируют такие “работники напрокат”. Экономика мелеет, а люди лишаются стабильной занятости, доходов и социальных гарантий. Подробно об этих проблемах пишет ректор СПбГУП, член-корреспондент РАН Александр Запесоцкий.
Оглавление:
НЕТРАДИЦИОННЫЕ ФОРМЫ ЗАНЯТОСТИ ЗАХВАТЫВАЮТ РЫНОК ТРУДА
Общественная жизнь России в постсоветский период в чем-то похожа на игру в наперстки. Шумно, суетно, за движениями рук чиновников трудно угадать, куда шарик спрятали. Для создания шума в масштабах государства применяются СМИ. Они отвлекают внимание от главного. Вот и сейчас внимание людей в сфере социально-трудовой проблематики привлекается к переводу работников на удаленку. Хотя главное в повестке дня — резкое расширение нетрадиционных форм занятости.
Факультет конфликтологии, созданный в нашем университете по поручению Владимира Путина, фиксирует следующую картину трансформаций трудовой сферы.
Во-первых, пенсионная реформа все больше понуждает ветеранов задерживаться на рынке труда. Сначала по стране таких “задержавшихся” было 200 тысяч в год, затем 700 тысяч, сейчас и далее ожидается по миллиону. И раньше многие пенсионеры продолжали работать, но далеко не так массово. Раньше они оставались на менее ответственных должностях, оставляя участки интенсивного труда людям помоложе. С каждым таким переходом шли подвижки по всей служебной лестнице.
Во-вторых, каждый год на рынок труда приходит 1,5 млн молодежи. В-третьих, при этом научно-технический прогресс неуклонно сокращает число мест в традиционных отраслях производства. К тому же растет число чиновников, но про инженеров и ученых этого не скажешь.
В концепции долгосрочного социально-экономического развития РФ до 2020 года, утвержденной правительством РФ 17 ноября 2008 года, указывается, что “переход к инновационной экономике, помимо перераспределения работников по секторам экономики, будет сопровождаться развитием инновационных направлений деятельности и возникновением новых направлений занятости, а рынок труда в свою очередь будет способствовать созданию эффективных рабочих мест в сфере гибкой занятости”.
Но, по всей видимости, концепции у нас пишутся не для претворения в жизнь. Во всяком случае, уже по ходу ее реализации начальство пришло в некоторое замешательство: “В России из 86 млн человек трудоспособного возраста 38 млн непонятно где заняты, чем заняты, как заняты”, — сообщала в 2013 году вице-премьер правительства РФ Ольга Голодец на конференции “Модернизация экономики и общества”. Это, видимо, и есть “инновационность”.
По ряду расчетов за последнее десятилетие в полтора-два раза (в зависимости от методик исследования) более распространенной стала неформальная занятость. Развиваются новые формы трудовых отношений с иным, нежели ранее, содержанием. Это часто связано с использованием компьютеров, но не обязательно — с высококвалифицированным, творческим трудом. И даже чаще с ним не связано.
Нам обычно преподносят неформальную занятость как благо, ведущее к экономическому прогрессу, как форму трудовой деятельности, удобную для людей. Это действительно так, но только с одной стороны. И далеко не для всех. С другой стороны, как мы знаем, неформальная занятость чревата отменой практически всех социальных гарантий, защищенности работника.
На практике речь идет о массовом, зачастую принудительном переводе сотрудников из штата в самозанятые. Это охватило многие автопредприятия, клининговые компании, фирмы по доставке еды и товаров, тренеров в фитнес-центрах и так далее.
Спецрежим для самозанятых действует в 79 из 85 российских регионов. Общая численность этой категории работников по данным ФНС достигла 1 млн, каждый день регистрируются 3,5 тыс. человек. ФНС рапортовала о 130 млрд рублей налогов, выведенных из тени за счет самозанятых за время действия спецрежима с января 2019 года.
Но здесь следует видеть и потери бюджета — не платится единый социальный налог — 30,2%, подоходный налог — 13%. Только 6% самозанятый платит, если работает на организацию. Работодатель не обеспечивает работников спецодеждой, не платит отпускные. Исчезает профсоюзная организация. Работники превращаются в бесправных существ — работодатель может дать, а может и не дать водителю машину в аренду, может дать или не дать подряд на перевозку грузов, уборку помещений, доставку еды и прочее. Заступиться некому.
Такого рода смена статуса работника — запрещена законом. Но в 2020 году злоупотребления выявлены у 1,7 тыс. компаний. Число невыявленных нарушений остается в тени.
РОССИЯ СОЗДАЕТ ОБЩЕСТВО РИСКОВ?
Очевидно, что следует ожидать взрывного роста безработицы, в первую очередь молодежной, которая уже начала увеличиваться с мая 2019 года. Среди молодежи 20 — 24 лет на конец 2019 года безработных — 15,1%. Это в 3,2 раза выше общего уровня. А для возрастной группы 15 — 19 лет — 22,1% (в 4,7 раза выше).
Для людей, впервые ищущих работу, труд без надлежащего оформления — дело естественное и удобное. Чего возиться с бумажками? Работаешь, когда хочешь и сколько хочешь, в перерыве между развлечениями. Правда, за места официантов и “велорикш”, развозящих пиццу, теперь приходится побороться.
А проблемы приходят неожиданно. Вместе с Ленинградской федерацией профсоюзов мы в прошлом году изучили около 6000 трудовых споров. В массе случаев люди хватаются за работу без надлежащего оформления и их легко обманывают. Обманщика не только сложно привлечь к ответу. Его все чаще и найти сложно.
В последнее время появились весьма “технологичные” способы найма — с помощью платформ совместного использования. Работодатель и работник вступают в трудовые отношения, не входя в личный контакт. И тот, и другой скачивают мобильное приложение, и далее интернет-агрегатор обрабатывает заявки и соединяет их авторов. Примерно так, как при заказе такси. Рассчитываются электронными платежами. Работнику не нужно заходить в офис, нет собеседования, оформления бумаг. На первый взгляд, более чем удобно. Но случись конфликт — и работодатель растворяется. Кому претензии предъявлять? Да и прочие социальные последствия никто пока не учел.
Легкость, с которой юноши и девушки “вписываются” в подобные истории, получает мощный фундамент благодаря общим переменам общественной психологии.
Новые поколения входят во взрослую жизнь, не интересуясь традиционной собственностью в виде квартир, машин, да и вещами в принципе. Более того, видят в ней излишнее обременение. Они свободно интегрируются в сферу потребления, которая сейчас получила название “шеринг-экономики”. Речь идет о традиционном прокате, который был преобразован посредником — интернет-платформами. Новые технологии значительно упрощают прокат, снижают экономические издержки.
Традиционная цепочка “приобретение — владение — потребление” укорачивается до потребления. Не нужно заботиться о вещах, можно легко их менять на более модные и современные. Теряет смысл старая русская пословица: “любишь кататься — люби и саночки возить”. Хочешь велосипед — катайся на здоровье, нажав несколько кнопок на телефоне. Не надо покупать, хранить, чистить, чинить…
Отсюда — и новый образ жизни: гостиничный тайм-шер, шеринг такси, горных лыж и прочего. Это легко переходит в шеринг друзей для турпоходов, шеринг партнеров для кратковременных отношений. В своей недавней научной статье я назвал новое поколение “поколением Ш”, “шеринг-молодежью”. Подобная публика с готовностью и удивительной легкостью даже саму себя передает в шеринг.
Что и говорить, для России — явление новое. И оценивать его надо с осторожностью. Сдавать себя напрокат кому-то хорошо в юности. А что будет потом, когда появятся семья, дети, иные фундаментальные потребности — в социальной стабильности?
К тому же нестабильная занятость — угроза системная, которую мы, профсоюзы, можем оценить в полной мере. Мы знаем, что в развитых странах стабильность во многом обеспечивается за счет трипартизма, непрерывного диалога по экономическим вопросам государства, предпринимателей и профсоюзов.
Отечественная история трипартизма сравнительно коротка, однако, внедряя стандарты МОТ, сотрудничая с властью и союзами предпринимателей, Федерация независимых профсоюзов России смогла многого добиться. Чаще всего социально-трудовые угрозы и потрясения купируются еще в зародыше.
Но резервы трехстороннего сотрудничества далеко не исчерпаны. В основном — в силу недостаточной зрелости и, скажем прямо, дефективности наших партнеров по диалогу. Отсюда — слабость экономических механизмов, застой экономики.
Буржуазная пропаганда утверждает, что российский бизнесмен — двигатель развития. Если и так — то двигатель неэффективный, слабый. В основном усилия направлены на получение прибыли за счет “распиливания” госбюджетов и экономии на зарплатах работников. Попросту говоря, и недоплачивают работникам, и не вкладывают в развитие, и воруют слишком много.
В итоге, как подсчитал академик Львов больше 15 лет назад, в России каждый вновь произведенный предприятием рубль делится между хозяином и работником в пропорции 70% к 30%. А на Западе, в среднем, пропорция обратная. На Западе работник несет зарплату на рынок, совершает покупки и вкладывается в цепочку “товар — деньги — товар”, стимулирует развитие рынка. Владелец предприятия на свою долю модернизирует его. Наш же капиталист выводит деньги за рубеж, а работник на мизерную зарплату формировать рыночный спрос не в состоянии. Предприятия модернизируются в среднем недостаточно.
Со времен Львова и сегодня мало что изменилось. Урезание зарплат работников и социальных фондов — верный путь к стагнации экономики. Что, кстати, давно поняли в Китае, проводя политику мощнейшего стимулирования внутреннего потребительского спроса.
Последствия таких тенденций на Западе изучены хорошо. Человек вдруг понимает, что мог стать замечательным инженером или врачом, а разменял молодость совсем на другое. И что завтра надо покупать одежду детям, кормить семью, а работа и зарплата не гарантированы, и если жена заболела — денег на лекарства нет. Тогда осознается настоящая суть неформальной занятости.
В итоге формируется большой слой работников, остро неудовлетворенных своим социальным положением.
Для такого слоя работников мюнхенский профессор-социолог Ульрих Бек давно придумал термин “прекариат”. Он же ввел в научный оборот понятие “общества риска”: на новом этапе развития “общества потребления” производство рисков начинает превалировать над производством богатства.
Нормального человека нестабильность работы, не зависящая от его воли, неизбежно приводит к экзистенциальному кризису. Выживание как смысл существования не может восприниматься как норма для человека, знающего о существовании иных, более высоких смыслов жизни.
Проникновение шеринга во все поры общественного сознания, бесконтрольное его распространение на трудовые отношения ведет к потере одного из основных прав личности, выстраданных человечеством, — права на труд.
Напомню, что всеобщая декларация прав человека (ООН, 1948 год, ст. 23) трактует право на труд как “право на свободный выбор работы, на справедливые и благоприятные условия труда и на защиту от безработицы, на справедливое и удовлетворительное вознаграждение, обеспечивающее достойное человеческое существование для него самого и его семьи, и дополняемые, при необходимости, другими средствами социального обеспечения”.
Возвращение к стадии экономической жизни, лишенной этого права, — путь к дегуманизации общества, обесчеловечиванию работника, к превращению его в скотину бесправную.
Работодатель, может, и не против оскотинивания работника и перевода его в животную фазу с примитивным функционалом (сон, размножение, поиск пищи, питание), но работник уже не смирится с интеграцией в общество на подобных ролях.
Понимание этой ситуации пришло к властвующей элите Запада после событий в России 1917 года, но теперь историческая память о случившемся и там, и в России начала стираться. И профсоюзам стоит ее освежить.
Мы видим, что происходит сегодня повсеместно в Евросоюзе, Великобритании, США, как там буквально за несколько лет размылась социальная стабильность. Формы разные — от французских “жилетов” до американских захватов Капитолия, а суть одна. Люди недовольны своей жизнью.
СТАБИЛЬНОСТЬ — ВАЖНЕЙШИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПРИОРИТЕТ
Формирование прекариата как массовой социальной группы угрожает стабильному развитию. Это риск очевидный, причем для всех — государства, общества, предприятий, отдельных граждан. Насколько глубоко Россия вошла в ситуацию повышенного риска? Еще не полностью, но входит стремительно. Между тем массовое недовольство легко превращается в огромную разрушительную силу. И желающие этим воспользоваться не заставят себя ждать.
Сегодня относительный порядок в производственной сфере поддерживается только там, где есть профсоюзы. Членские взносы в ФНПР платят 18 млн человек. Они образуют зону социальной стабильности.
Структуры исполнительной власти, по своему разумению реализующие государственную политику, на протяжении последних трех десятилетий подспудно стремятся ослабить влияние ФНПР, априорно предполагая угрозу для себя во всем, что не находится в прямой зависимости и подчинении. Хотя профсоюзы, пройдя через сложный период хаоса 90-х годов, однозначно отказались от любой политизации своей работы.
Увы, всякое уменьшение экономического сектора, в котором профсоюзы присутствуют, ведет к накоплению социальной напряженности, возрастанию рисков. Это и есть настоящая угроза. Не сомневаюсь, что ФНПР найдет, как справиться с чиновничьей недальновидностью. На повестке дня — дальнейшая работа по регулированию социально-трудовых отношений. Новое, нетрадиционное, незаконное — должно быть разумным образом вписано в правовую систему государства.