Известный спортивный врач — о тех временах, когда в спорте не было запрета на фармакологию.
Знаменитый советский спортивный врач Сергей Сарсания ушел из жизни 19 августа этого года в возрасте 83 лет. Я не могу в это поверить. Всего несколько месяцев назад мы сидели в его квартире и записывали большое интервью для фильма «Энциклопедия допинга».
Подружились.
Сергей Константинович выглядел очень бодро. Сначала, правда, вопреки договоренности едва не отказался от беседы.
— Сколько уже раз я все рассказывал — так ничего же потом не выходит, — вздыхал он, глядя на стену, увешанную фотографиями и кубками Константина Сарсании — его покойного сына, известного футболиста, тренера и менеджера. — Все боятся.
Полтора часа мы просто общались не под запись. Говорили про спорт, про жизнь. Я с открытым ртом слушал воспоминания профессора.
— Ладно, давай попробуем еще раз. Последний, — мэтр все-таки пошел навстречу. И нам удалось записать уникальные кадры.
После мы созванивались. Сергей Константинович интересовался судьбой фильма. Ехидно спрашивал, не свернулось ли все, как обычно. Потом уточнял, не вырезали ли его слова.
— Будет очень обидно, если все это уйдет в никуда. Как и практически все предыдущие разы, — переживал Сарсания. — Это же история. Хорошая или плохая, но она была. И ее нужно знать. Надеюсь, хотя бы вы меня не обманете.
Я пообещал.
Первые анаболики
Какие-то цитаты вышли в фильме. А теперь в «СЭ» мы публикуем полную версию интервью Сарсании. Из уважения к одной из последних просьб Константина Сергеевича просто не можем поступить иначе.
— Я стал врачом сборной СССР по тяжелой атлетике в сентябре 1967 года, — вспоминает Сарсания. — Был на сборах в Дубне. Команда готовилась к предолимпийской неделе в Мехико. Уже тогда Григорий Воробьев, врач легкоатлетов, принес мне бутылочку с таблетками. Ничего не объяснил, просто сказал давать всем по одной. Я уже был кандидатом наук, но он на тот момент не думал, что я соображаю. Сам догадался, что нужно делать поправку на весовую категорию: мухачу давать одну таблетку, а пузану — две-три.
— Что было дальше?
— Незадолго до Мехико-1968 в Дубну приехали два представителя института эндокринологии. После приватного разговора с ними мне многое стало понятно. Оказывается, у них в институте проходили клинические испытания препаратов одной венгерской фирмы. Она выпускала «Неробол», который на Западе называли «Дианабол». Воробьев каким-то образом все пронюхал, и этот препарат появился у нас.
В Мексике команда выступила удачно — три золота, три серебра. Установили несколько мировых рекордов. Но главное — я познакомился там с известным штангистом Томми Коно. Он был двукратным олимпийским чемпионом, потом становился мистером Вселенная в бодибилдинге. Так вот на той Олимпиаде он работал тренером сборной Мексики и параллельно — корреспондентом американского журнала. По возвращении я пошел во ВНИФК и заказал этот журнал. Просто было интересно, что он написал. И совершенно случайно наткнулся на одной из страниц на статью о влиянии анаболических стероидов на функции печени. Заключение было такое: влияние — значительное.
— И вас это заинтересовало?
— Провел свое исследование. Напечатал его в журнале «Спорт за рубежом». Внезапно статья вызвала огромный интерес во всем Советском Союзе, особенно в Прибалтике.
Я же потом разработал первую инструкцию для служебного пользования. И штангисты начали включаться. У меня были хорошие отношения с Яаном Тальтсом, Давидом Ригертом. Предложил им апробировать определенную схему. Контроля тогда не существовало. Это даже не было запрещено.
Да, это делалось для роста спортивных результатов, но я, не буду скрывать, ощущал, что из-за этого все уже не в одинаковых условиях. Те, кому я не помогал, были заведомо обречены, потому что мои спортсмены использовали современные достижения науки.
Оглавление:
Василий Алексеев
— Как суперзвезды того времени реагировали на допинг-программы? Тот же Василий Алексеев?
— Мне вообще повезло, я в своей жизни общался с двумя великими тяжелоатлетами: Жаботинским и Алексеевым. Причем одного мог называть «Ленька», а другого — «Васька».
Леонид — глыба. Такая спина! Такие икры! Ни у кого больше подобного не видел. У него была типичная конституция штангиста: низкий таз, широкая кость, живота — нет. У Василия же легкоатлетический склад. Длинные ноги, тонкая кость. Когда он набирал вес, сразу появлялось пузо.
Тяжеловесы — особые люди. Они всегда считают себя самыми сильными в мире. Хотя мухачи по относительной силе куда мощнее, мировая публика все равно всегда воспринимает абсолютные веса. И спортсмены это прекрасно понимают. Как-то на сборе в Дубне Леонид был не в самом лучшем состоянии. У него вообще восстановление плохое было. И я ему говорю: «Леня, мне надо команду идти кормить». А он: «Какая команда? Ты о чем вообще? Я — самый сильный человек на Земле. И заниматься ты должен со мной». Идем потом с ним на обед. Он заказывает 200 грамм коньяка и какой-то борщик. «Доктор, давай по 10 капель». Ел, вопреки слухам, как обычный человек. Не особо много.
А вот когда я впервые увидел Алексеева в столовой — был в шоке. Представьте курицу на гриле. Целую. Он разламывал ее пополам и просто заглатывал. Жир тек по щекам. Перед этим Алексеев отправил массажиста, чтобы тот принес ему четыре бутылки пива. Вот четыре бутылки и две курицы — это был его обед.
Вася впервые попал в сборную в 1968 году. Он был хулиганистым парнем, едва не угодил в тюрьму. Его спасла штанга. Но Алексеев — большой оригинал, ни на кого не похожий. Он сам многое придумывал. Его авторская методика: брал штангу на грудь, но перед тем как вытолкнуть, дважды приседал. Никто больше так не делал. Тренеры не особенно понимали, но он рекорды постоянно устанавливал — какие могут быть вопросы?
Еще Алексеев знал себе цену. ЧМ-1970 в Америке. У Василия Ивановича официальным тренером была жена — Олимпиада Ивановна. И он начал просить, чтобы ее взяли с собой. Естественно, это было невозможно. Железный занавес, а тут США. Так Вася пришел к Сергею Павлову, председателю Спорткомитета, открыл дверь ногой и сказал: «Я — Алексеев. Если моя жена не поедет на чемпионат мира в Америку, я тоже не поеду». Повернулся и ушел.
И ее включили!
— А что насчет допинга?
— Вася был любителем анаболиков. Ему они хорошо заходили. Его слова: «После них штанга сама прыгает на грудь». Побочным эффектом была агрессия.
Ближе к соревнованиям на фоне приема анаболиков он становился неконтролируемым. На одном из сборов в Болгарии ему что-то не понравилось — и он грифом разнес весь тренажерный зал. Болгары писали в ЦК гневные письма, но что там могли сделать? Когда курица несет золотые яйца, ей прощается все.
На ЧМ-1973 на Кубе они жили в комнате с Колотовым, и Вася чуть не выкинул его с 20-го этажа! Алексеев только готовился к старту, а Колотов уже выступил. Открыл окно и брился электрической бритвой. Вася мне потом рассказывал, что сказал тому закрыть. Боялся, что продует. Но ведь и другой Василий тоже не промах, чемпион мира как-никак. Бреется дальше. Алексеев вскочил, выкинул бритву в окно и сказал, что следом полетит Колотов.
— Насколько ощутимую прибавку в результатах давали стероиды? Без них Алексеев был бы таким же великим Алексеевым?
— Конечно, нет. Анаболики стали революцией в спорте. Подобного эффекта не давало больше ничего. Переливание крови на этом фоне — детский сад. Анаболики стали взрывом. Посмотрите графики мировых рекордов до их появления. Они росли по экспоненте. После них кривая резко пошла вверх. У Алексеева была практически вертикаль!
Когда он сел на систему, мировые рекорды полетели один за другим. Но вместе с тем Вася был новатором. Я уже говорил про его приседания. Плюс он тренировался в воде. Поднимал штангу со дна. Так тоже никто больше не делал. То есть и сам по себе он был уникумом, очень мыслящим спортсменом.
Парень принимал по 25 таблеток в день и умер от цирроза печени
— Правильно понимаю, что в то время из-за отсутствия системности в регионах происходили страшные вещи?
— Абсолютно точно. Спортсмен далеко не всегда грамотный человек, может, даже писать не уметь. Но в своем деле каждый из профессионалов очень умен. Если надо — профессора обучит. И многие — хитрые. Где-то на грани того, чтобы уничтожить соперника.
Реальные примеры. Я говорю условному Пете: принимать нужно столько-то и столько-то. Потом он едет домой. Там, на периферии, всегда спрашивают: «Что там в Москве нового?» И он, рассказывая о фармакологии, намеренно в разы завышал дозы приема. В результате на местах люди из-за проблем со здоровьем заканчивали карьеру. Все — минус конкуренты!
Прием препаратов был огромным, этот процесс нельзя было контролировать. Тот же «Неробол» спокойно продавали в аптеках без рецепта. Я, осознав ужас происходящего, пытался добиться запрета. Ничего не вышло. Вот в Болгарии так просто купить его было нельзя. Но у них маленькая страна, берегут каждого спортсмена. А у нас людской ресурс был неисчерпаемым, никто на такие вещи внимания не обращал.
Как-то в сборной проводили анонимный опрос: кто сколько препаратов употребляет. Так, один парень из Волгограда, чемпион Спартакиады народов СССР, признался, что употреблял в день 25 таблеток «Неробола». Это 125 миллиграмм. Громадная доза! Даже тяжам я рекомендовал по 15 миллиграмм в день. Естественно, закончил тот парень очень плохо. Умер от цирроза печени. Такое было время…
Перед ОИ-1980 штангисту пытались влить «чистую» мочу — и разорвали уретру
— Правда, что перед Олимпиадой в Москве спортсмены могли принимать все, точно зная, что им за это ничего не будет?
— Прямо так сказать я не могу. Я на тех Играх работал со сборной по хоккею на траве. Но со штангой общался тесно, и даже руководство федерации до последнего не знало, каким будет допинг-контроль. Ходили разговоры, что глава медицинской комиссии МОК Александр де Мерод принял решение об этом на Байкале, где отдыхал перед Олимпиадой с заместителем председателя Спорткомитета Виктором Игуменовым. Но в федерациях ничего об этом не знали.
Один парень в весе до 52 кг стал жертвой этого незнания. Ему просто разорвали всю уретру, пытаясь ввести туда мочу «чистого» человека. Как мне потом рассказывал Семенов из антидопинговой лаборатории, на полу была огромная лужа крови.
Лишь потом штангистам сказали: не мучайтесь, никто никого проверять не будет. Принято решение, что в самой мощной социалистической стране случаев допинга быть не должно, иначе это может быть воспринято как поражение капиталистическим странам.
В то время антидопинговые лаборатории были исключительно карательным органом. В штанге случалось такое, что в одном весе были три абсолютно равных спортсмена. Любого выстави — будет золото ЧМ. И эти лаборатории помогали убирать «ненужных» спортсменов. Такая коррупция была! Как-то руководство Молдавии, чтобы их спортсмен выступил в среднем весе на чемпионате Европы, прислало заместителю председателя спорткомитета эшелон черешни.
Это сейчас есть ВАДА. А тогда просто подходили и говорили: «Ты за границу не едешь, у тебя нашли…»
Хоккеистам был интересен только тест на определение алкоголя
— Вы поработали и в хоккее. Как дела с допингом обстояли там?
— В 1976-м я стал руководителем КНГ московского «Динамо». И достаточно быстро понял, что хоккей вообще не осчастливлен наукой. Я внедрил биохимические тесты, мы начала определять хотя бы уровень молочной кислоты. Потом выпускали методические рекомендации.
Но все шло туго. Пример. Сказал тренеру Юрзинову, что есть возможность наутро после игры определять содержание мочевины, которое говорит о белковом обмене, содержании кислотно-щелочного равновесия. Давали цифры тренеру. Юрзинов посмотрел на это все и сказал: «А можете лучше наладить методику определения алкоголя?» Я ему: «Так это же не научные данные». А он: «Сделай, а». Ну, сделали.
— И что выяснилось?
— Все пьют. Причем независимо от того, выиграли или проиграли. Мальцеву кто-то из родственников сказал, что кефир повышает кислотно-щелочной баланс. И он потом постоянно твердил: «Да я кефир пил».
Говорю Юрзинову: «Давайте заканчивать с этим. Мы — научная группа, а не стукачи». Мы же помогать должны, а какое к нам доверие может быть? И это наглядно характеризовало наших тренеров. Даже если на руках были научные данные, по делу их не использовали.
Предлагал как-то подкормить ребят анаболиками — там очень тяжелая серия намечалась. А Юрзинов мне: «Сначала спрошу у генерала Богданова». Я ему: «А Тихонов, по-вашему, разрешение на такие вещи у Язова спрашивает?» Нерешительный он был человек. Поэтому у него и по-настоящему великой карьеры не получилось.
— Могла у вас сложиться долгая карьера в хоккее?
— Перед ОИ-1980, на которой мы проиграли американским студентам, проводил исследование. Команда была просто катастрофически задавлена нагрузками! Я об этом открыто говорил и до, и после. Так Тихонов потом написал, чтобы меня не подпускали к команде. Потому что по моим выводам виноваты в поражении были не игроки, а тренер.